Домой вернулись в шестом часу. Цыгане устали настолько, что даже отложили на завтра подсчёт прибыли и разбрелись досыпать остаток ночи. В нижней комнате Большого дома остались Яков Васильевич, его сестра, Настя, Митро и Глафира Андреевна. Настя дремала за столом, неудобно навалившись грудью на его край. Марья Васильевна сидела рядом с ней, схватившись за голову. Время от времени она воздевала руки к потолку и провозглашала:
– Чёрт знает что! Глашка! Ну скажи мне, как ты на Баташева кинуться не побоялась? Дал бы раз кулаком по башке - и готово дело! Он ведь правда на медведя с голыми руками ходил! Я бы - и то испугалась!
– Хо, ты! - зевнула во весь рот Глафира Андреевна. - Да я против тебя в три раза толще! Попробовал бы он меня тронуть! Не посмотрела бы, что домовладелец и первой гильдии купец. Ух, изверг, так бы и убила! Что с женой делает, поганец!
– Яшка, а тебе как не стыдно? - накинулась Марья Васильевна на брата. – Зачем Илью плясать погнал? Я думала, парень со страха умрёт!
– Умрёт он, как же… - буркнул Яков Васильев. - Он поумнее нас с тобой будет, не беспокойся. Видала, как эта барыня на него глядела? Видала, как он на колени перед ней упал? А сколько денег ему Баташев сунул? Ваське за то же самое в жизни больше червонца не давал… А ты чего тут расселся? Спать иди!
Последнее относилось к сидящему на полу Митро. Тот осторожно кашлянул:
– Я спросить хотел, Яков Васильич… Ты Илью как… в хоре оставишь?
С минуту хоревод молчал. Марья Васильевна, отвернувшись, улыбнулась.
Яков Васильев, не заметив этого, отрывисто сказал:
– Вот что, дорогой мой… Делай что хочешь, золотые горы ему обещай, уговаривай, - но чтоб он не вздумал обратно в табор рвануть. Ваське нашему рядом с этим подколёсником делать нечего. Через месяц-другой первые партии будет вести. Хорошо, что он пока цены своей не знает.
– Уговоришь его, как же! - фыркнул Митро. - Упрямый как чёрт. Сегодня всеми копытами упирался, никуда ехать не хотел. Настьку пришлось пригнать, чтоб упросила его.
– И что - получилось? - вдруг полюбопытствовал Яков Васильевич.
– А ка-а-ак же… - вдруг сонно отозвалась Настя. Подняв голову со стола, тихо рассмеялась. - На колени пришлось вставать!
– Чего?! - загремел Яков Васильевич.
– Ну, отец! Пошутила я! За рублём серебряным нагнулась, так Илья, бедный, даже испугался… - Настя улыбнулась, вспоминая, помолчала. - Голос у него золотой… Митро молодец, что в хор его привёл. А ещё они с Варькой такую песню пели… такую… Ну, тогда, вдвоём… Ох, не помню… - на полуслове она заснула снова.
– Отнеси её наверх, - приказал Яков Васильевич Митро.
Тот взял Настю на руки и пошёл с ней к лестнице. За окном уже светало, и на сером небе вычертились голые ветви старой ветлы.
Тем временем в маленьком домике Макарьевны бушевала буря. Варька, взъерошенная и бледная, носилась по комнате, как взбесившийся воробей. Кузьма благоразумно исчез. Илья сидел на нарах, глядя в пол. Смущённо бормотал:
– Варька, ты что… Совсем с ума сошла… И в мыслях не было…
– Не было у тебя, бессовестный?! - кричала Варька. - А зачем тогда устроил такое? Велели тебе - вышел, сплясал, встал на место - всё! А ты?
Выдумал - на колени падать! И потом сколько ещё на гаджи[21] пялился и она на тебя! Думаешь, я одна видела? Что цыгане завтра скажут? Ну, давай, давай, морэ, как Гришка Дмитриев! Давай!
– Замолчи, дура! - вспыхнул Илья. Вскочив, резко провёл рукой по своему лицу: - Не видела меня давно? На что тут пялиться?!
– Не замолчу! - завопила она, оскалив выпирающие зубы, и впервые в жизни Илья испугался сестры. Ему в голову не приходило, что его маленькая, тихая Варька может так орать.
– Только попробуй! Только посмей! Клянусь тебе, утоплюсь сразу! Не знаешь, что про тебя болтать могут начать? Как жить будем, в глаза цыганам как смотреть?! А если наши, в таборе, узнают?! Совсем ты, что ли, голову потерял, Илья? И совесть тоже? Слава богу, отец не дожил!
Илья молчал. От обиды в горле стоял ком. Оправдываться не хотелось.
В чём он был виноват? В том, что пожалел "барыню", эту девчонку зарёванную, которую пьяный муж вышвырнул простоволосой на позор перед гостями? В том, что послушался Якова Васильича, что своей пляской заставил Баташеву улыбнуться? А теперь его принимают бог знает за кого, и кто - родная сестра!