Двор был покрыт белой пеленой - лишь под телегой чернели пятна неприкрытой земли да у крыльца топорщилась пожухлая трава. В пронзительно синем небе галдели вороны, на крестах церкви рядами расселись галки. У покосившегося сарая умывалась первым снегом Варька. Она была босая, в длинной таборной юбке, с небрежно связанной косой. Увидев брата, улыбнулась, помахала.
– Илья, иди сюда!
Он подошёл. Всё лицо Варьки было в снегу: лишь вишнями темнели смеющиеся глаза.
– Дождались, слава богу! Зима! Мороз-то какой, Илья!
– Замёрзла, что ли? - подцепил её Илья. - А ещё таборная!
Варька фыркнула, ничуть не обидевшись. Илья стянул через голову рубаху, захватил в горсти снега, потёр плечи. От холода захватило дух.
Варька шутя бросила в брата снежным комком. Илья немедленно ответил тем же. Его снежок стукнул Варьку по затылку.
– С ума сошёл! - завопила она, вытряхивая из волос снежное крошево.
Илья с нарочито зверским видом начал лепить огромный ком. Глаза Варьки стали испуганными.
– Ай! Илья! Не надо!
Она опрометью кинулась в дом. Илья запустил ком ей вслед, но Варька успела юркнуть за дверь, и снежок разбился о косяк.
– Эй, куда? Выходи! - заорал Илья. Прыгнул было к двери, но в это время от калитки кто-то тихо сказал:
– Ой, боже мой…
Илья обернулся. У калитки стояла Настя в длинном собольем полушубке.
В пальцах она комкала варежки, из-под подола платья выглядывал меховой сапожок. Накинутая на голову шерстяная шаль с кистями сползла на затылок.
В широко раскрытых глазах Насти стоял ужас.
– Илья… Дэвлалэ…
– Что случилось? - испуганно спросил он.
Настя попятилась.
– Илья… Как же ты… Тебе что - не холодно?!
– Да ничего… - растерянно сказал Илья. Машинально провёл рукой по волосам, стряхивая с них снежные комки.
– Но как же… - Настя не сводила с него глаз. - Господи, мне в полушубке-то студёно!
– Таборные мы, слава богу. - снисходительно усмехнулся Илья. Настя недоверчиво протянула руку, дотронулась до его плеча. Илья вздрогнул, как от удара.
– Ледяной весь, - сердито сказала Настя. - Не фасонь, Илья, иди оденься.
Выстудишься, петь не сможешь… Что отец скажет?
– Ах ты, чёрт бесстыжий! - вдруг визгливо раздалось от калитки, и Илья, поморщившись, понял: Стешка. Та вихрем влетела во двор в лисьей ротонде и сбившемся набок платке. Схватившись за голову, заголосила:
– Сдурел ты, что ли, чёрт таборный?! Совсем совесть потерял! Ещё бы без штанов выскочил, хоть бы девиц постыдился!
Илья вспыхнул, только сейчас сообразив, что стоит перед Настей голый до пояса. Рубаха висела на тележной оглобле. Илья поспешно натянул её.
Настя так же поспешно отвернулась, пряча в глазах смешливые искорки.
– В дом проходите, чяялэ[22], - смущённо пригласил Илья.
– Некогда нам, - огрызнулась было Стешка, но Настя с улыбкой взяла её за руку, кивнула:
– Зайдем.
В горнице Макарьевны было тепло. Войдя, Илья сразу же прижался к натопленной печи. Пахло квасом, мятой, горячим хлебом. Открыв глаза, он увидел посреди стола целую гору золотистых, осыпанных маком бубликов.
Тоненько сипел самовар. За столом сидел Митро. Варька суетилась у буфета.
– О Настенька, Стеша! - обрадовалась она. - Садитесь чай пить! Бублики берите, пока горячие!
В сенях затопали валенки, бухнула дверь. В горницу влетел запыхавшийся Кузьма. Смуглая рожица его сияла.
– Нет правды на свете! - убеждённо заявил он, одним духом опрокинув в себя чай из стакана Митро. - За что бьют - сами не знают!
– Опять по Сухаревке шлялся? - Митро с сожалением посмотрел на пустой стакан. - Честное слово, выдеру. Что украл?
Кузьма фыркнул, свалился на лавку и, мотая кудлатой головой, захохотал так, что из-за печи испуганно выглянула Макарьевна.
– У-их, Трофимыч… Да воблу же… С лотка… Воблу, говорю, прихватил!
А лоточник, ух и лютый попался! Лоток бросил - и за мной, через всю Сушку по Панкратьевскому вни-и-из… Не догнал, знамо дело… На СадовойСпасской оторвался…
– Вобла-то где? - строго спросил Митро, из последних сил пряча улыбку.
– Потерял.
– Врёшь! Покажи карманы.
Через минуту на столе образовалась горка из тарани, солёных огурцов, мочёных яблок, раскрошившихся пряников и пирогов, основательно помятых во время побега через Сухаревку. Вид у Кузьмы был довольный донельзя. Демонстративно отвернувшись от сурового взгляда Митро, он уселся верхом на стул и затараторил:
– Ой, что по Москве делается, ромалэ! На Конной татары верблюду продают - истинный крест! Такая вся из себя почти лошадь, только с битой мордой и губа сковородником, как у генеральши Манычаровой. Говорят, эта верблюда никакого овса не хочет, только воду хлещет да плюётся на два аршина. Я торговал, чуть было не купил - двух гривен не хватило, экая досада! Пока бегал занимал, купец Ситников с Ордынки перехватил, дочери на свадьбу дарить собрался… В Столешниковом у Агреховой, колдуньи, от снегу крыша провалилась, и из дыры черти повыскакивали. Умереть мне, если вру! Их там с утра с полицией ловят! А ещё говорят, что на Большой Полянке Стреминых кухарка третьего дня поросёнка родила. Вот ей-богу, поросёнка, и с хвостом - этакая стружка! Ох, и народу там! Из Академии приехали, с городовым протокол составляют!