Машинально крутя педали и торопясь поскорее добраться до дома, Найалл не видел, конечно, как два нетерпеливых духа, словно струйки тумана, скользят вслед за ним вдоль дороги. Не слышал он и слабого гневного шепота двух погибших девушек, которые так боялись, что их страшная смерть будет забыта.
Вот если бы записная книжка Фионы попала в руки самому неустрашимому Слэшу Брауну, уж он-то наверняка схватился бы за самую крупнокалиберную из своих лазерных винтовок и при этом постарался бы ни на мгновение не отрывать взгляда от руля велосипеда. В конце концов, два потерявших всякое терпение призрака, устав гнаться за Найаллом, пристроились рядышком на руле прямо у него перед лицом и только что из кожи вон не лезли, пытаясь заставить его поскорее открыть записную книжку и приняться за чтение.
К тому времени, как Найалл переступил порог крошечной однокомнатной квартирки, которую он делил с Оскаром, тот уже успел съесть все, что ему оставил хозяин перед тем, как уйти из дома.
Когда Найалл только приехал в город (из одной гнусной дыры на самом краю света, как он туманно объяснял), никто и никогда не называл район, где он решил поселиться, иначе как «Нам». Найалл поначалу не понял, что это значит, тем более что в его представлении это сильно смахивало на то, как пропахшие порохом ветераны вьетнамской войны обычно небрежно бросают «Нам».[7] Однако он достаточно быстро сообразил, что нагромождение безликих башен, воздвигнутых тут в расчете на прирост городского населения, просто сработало строго наоборот, превратив «Нам» в нечто вроде урбанизированного гетто, уродливого нароста на месте очаровательного квартала в духе древней восточногерманской республики.
Семь зданий, каждое из которых было названо в честь одной из пушек, чьи голоса гремели во время Пасхального восстания 1916 года,[8] когда кучка ирландских повстанцев, пытаясь возродить нацию, рискнула жизнью, выступив против мощи британской армии, теперь своим исполинским шиком портили великолепие Северного Дублина. Местные активисты, оскорбленная национальная гордость которых заставляла их кричать о «бельме на глазу города», уже почти добились того, чтобы эти «шедевры» наконец принялись сносить один за другим, однако высотка, в которой обитал Найалл, похожая на конструктор Лего и носившая гордое имя Планкетт-Тауэр, все еще вставала на горизонте всякий раз, когда он направлял свои стопы к дому. «Нам» обладал свойством мгновенно испортить самое хорошее настроение, при одном только взгляде на него у человека опускались руки. И это даже при том количестве парков, которое тут разбили в последние годы. Кого они дурачат, мрачно спрашивал себя Найалл. Этот район никогда не бросался в глаза особой жизнерадостностью — и вряд ли когда будет. Основными обитателями его были всякие гопники, типичные аборигены подобных гетто, вроде того, что и доныне существует в Восточном Дублине, вечно слоняющиеся по городу с фальшивым выигрышным лотерейным билетом и остро заточенной монеткой для разрезания кошельков в кармане. Для них и им подобных такие районы навсегда останутся райскими кущами их прошлого и к черту возрождение города, считали они.
Но Оскару не было до них никакого дела — и плевать он хотел на их заботы, во всяком случае, пока в миске имелось вдоволь еды. Рыжий с полосками котяра, услышав, как открылась дверь, только равнодушно моргнул и вспрыгнул на стул, дав возможность хозяину вдосталь полюбоваться видом того хаоса, который он любовно сотворил в комнате в отместку за его долгое отсутствие: одним изгрызенным телефонным проводом, двумя обкусанными батончиками «Марс» и по меньше мере дюжиной чайных пакетиков, которые Оскар притащил из кухни, чтобы вволю наиграться ими — обычно притворившись, что принимает пакетик за мышь, он хищно наскакивал на него, а потом трепал, пока не превращал в ошметки, после чего сыто жмурился, и нахальная физиономия его принимала особенно умиротворенный, ленивый и довольный вид.
— Спасибо, рыжий паскуда, я тоже тебя люблю, — проворчал Найалл, привычно приступая к уборке. Это не заняло много времени, и очень скоро парень уже сидел за своим рабочим столом, к которому Оскар обычно и близко не подходил, поскольку терпеть не мог запах чернил и самого вида ручек. Замурлыкав, кот повернул голову в ту сторону, откуда над серым океаном цементных построек должны были появиться первые лучи света, способные пробиться даже сквозь отродясь не мытые окна квартиры на двенадцатом этаже.
Найалл, вытащив из рюкзака книжку в черном переплете, нетерпеливо раскрыл ее, направив на нее свет самой мощной из имевшихся в его доме ламп, которыми обычно пользуются чертежники. Ему сразу же бросились в глаза жирно выведенные на переплете буквы «Ф» и «У» — кто-то, видимо, раз за разом обводил их шариковой ручкой, так что чернила глубоко въелись в ткань. Фиона Уэлш? В этом не было бы ничего удивительного, подумал он. Но лучше не торопиться с выводами, решил Найалл, а посмотреть, что будет дальше. Он подождал, надеясь, что Оскар подаст ему знак продолжать, но наевшийся сахара кот просто бросил на хозяина хорошо знакомый тому невозмутимый взгляд, словно говоривший: «Даже если гром небесный грянет, чтобы покарать тебя за то, что ты откроешь эту книжку, все равно на голодный желудок я спать не лягу, и не надейся! Так что делай свое дело, тупица, и увидишь, до какой степени мне на это плевать».
8