Прошло еще несколько дней — соседи стали мало-помалу терять терпение и все меньше склонны были проявлять уважение к работе полиции. Ребятишки, подначивая друг друга, бились об заклад, у кого первого хватит духу, поднырнув под черно-белую ленту с надписью «Гарда», добежать до дома, чтобы выковырять из стены камушек или кусок штукатурки — трюк, который так никто и не решался проделать с того самого дня, как запертый и опечатанный полицией дом погрузился в тишину, таким образом практически официально став обителью духов. Самый отчаянный парнишка решился подобраться к самому дому, держа в руках пластмассовую статуэтку Спасителя, в которую была вставлена сорокаваттная лампочка, чтобы светился нимб вокруг головы. Другой сорванец добрался почти до самого угла и уже предвкушал сладостный вкус торжества, когда подоспевший полицейский, схватив его за шиворот, хорошенько встряхнул в воздухе, заставив вернуть вставленный в позолоченную рамочку портрет некогда столь почитаемого премьер-министра Имона де Валера,[5] чья длинная лошадиная физиономия, казалось, выражала живейшее отвращение к мертвой хозяйке дома, которая некогда украсила его портретом каминную доску в своем доме.
Полиция, наскоро проверив все собранные на месте преступления улики, уже готова была к тому, чтобы закрыть дело.
Но вдруг дом, словно издеваясь над людьми, подбросил полицейским еще одну загадку, на этот раз крывшуюся в нем самом.
Тайна эта явилась в виде следа, оставленного на обратной стороне входной двери и поначалу не замеченного никем из тех, кто проводил первичный осмотр места происшествия. Отметина, о которой идет речь, выглядела так, словно кто-то, пытаясь вырваться наружу, едва не сорвал дверь с петель. На ручке двери обнаружили отпечаток пальца, не принадлежащий ни одной из трех мертвых женщин, а кроме отпечатков тетки и двух племянниц, ни одного другого во всем доме найдено не было. Иначе говоря, стало ясно, что он принадлежит неизвестному. Позже в подвале обнаружилась еще одна грязная постель, а на канализационной трубе — множество отпечатков, принадлежавших тому же неизвестному. Кто бы он ни был, ему, вероятно, удалось, воспользовавшись каким-то примитивным инструментом, развинтить трубу и бежать — скорее всего, с наручниками на руках. Получается, бедные девушки были не единственными жертвами, которых держали в этом доме…
Выходит, в доме — по крайней мере, до последнего времени — был кто-то третий.
И этот неизвестный до сих пор жив и прячется где-то в городе. И о нем не знает ни одна живая душа.
Когда в злополучном доме была осмотрена последняя половица, а все содержимое кухни вплоть до чайной ложки проверили, запротоколировали и ничего нового не обнаружили, дом номер один по Стрэнд-стрит, тщательно убранный снизу доверху, полностью приведенный в порядок, был выставлен на торги — весь доход от его продажи должен был поступить в городскую казну. А еще через пару месяцев, как ни мучительно было сознавать, что где-то в городе прячется третья, никому не известная жертва, — и поскольку ни единого ключа к разгадке этой тайны у полиции не было, как не нашлось ни единого родственника жертвы, способного потребовать объяснений, — полиция решила потихоньку прикрыть это злосчастное дело. Даже пресса, под конец потеряв к нему всякий интерес, занялась свежими убийствами.
Однако в городе о нем не забыли — в каждом баре по-прежнему только и разговоров было, что о страшном преступлении.
«Эта самая Мойра была чокнутая — такова самая популярная на данный момент версия событий. — Каким-то образом тетка заманила к себе обеих девушек. А потом, завидуя их красоте, принялась медленно травить их крысиным ядом. Ревность в ней взыграла, не иначе».
Другая, не менее популярная версия гласила, что, наоборот, обе племянницы решили прикончить тетушку из-за денег, да только просчитались, потому как та оказалась не промах и обе негодяйки попались в собственную ловушку. Слабость этой версии заключалась в том, что никаких денег, особенно таких, из-за которых стоило бы убивать, в доме так и не нашли.
5