Подпрыгнув от неожиданности, Найалл испуганно шарахнулся в сторону. И было от чего — над ним нависла могучая, внушающая благоговейный страх фигура его величества старшего почтмейстера Райчудури. К несчастью, при виде его темного, тщательно вычищенного и застегнутого на все пуговки форменного мундира почему-то невольно приходил на память скорее не в меру ретивый служащий муниципальной парковки, чем бравый офицер, на которого ему так хотелось походить. Его высокая, аскетичная фигура мгновенно разрезала маленькую комнатку надвое. Аккуратно наманикюренный палец начальника почты указывал на пол, до сих пор заваленный разлетевшимися листками бумаги. Грозный мистер Райчудури держался так, будто мог одним движением бровей повелевать легионами — глядя на него сейчас, трудно было поверить, что под началом у него всего лишь двое мелких служащих, да еще миссис Коди, давно уже не появлявшаяся на работе по причине какой-то неведомой хвори.
— Позвольте заметить, мистер Клири, что ваше отношение к работе давно уже внушает мне озабоченность. Кстати, могу я узнать, что вы делаете здесь так поздно?
— Просто рисую, сэр.
— Опять?!
— Боюсь, что да, сэр.
Мистер Райчудури теперь стоял так близко, что Найалл мог отчетливо видеть ремень с пряжкой, который тот унаследовал от своего прапрапрадедушки, того самого, который в свое время «отбил у Аюб Хана все его пушки», а было это в середине 1880-х годов, в период одного победоносного сражения времен второй Афганской войны, когда этот знаменитый правитель поднял свой народ против англичан. Как-то раз даже грозный начальник почты снизошел до того, что вынул из бумажника выцветшую на солнце фотографию и показал ее всем своим служащим. Найалл хорошо помнил этот снимок — мужчина, имевший несомненное сходство с мистером Райчудури, в роскошном тюрбане, держа в руках устрашающего вида пику, сидит верхом на великолепном жеребце. Найалл тогда еще удивился, как это бедняге фотографу удалось сделать вполне приличное фото — потому что у него самого от одного только вида этого вояки по спине побежали мурашки.
— Он был офицером Двадцать третьего бенгальского кавалерийского полка, — гордо объявил мистер Райчудури в расчете на миссис Коди, не проявлявшую к его рассказу ни малейшего интереса. Он всегда до блеска начищал пряжку, чтобы украшавшее ее изображение какого-то сложного гербового щита с девизом «Лучше смерть, чем бесчестье» или что-то в этом роде сияло, как солнце.
Правда, сейчас потомок славного кавалериста беспокоился не столько о героической смерти на поле брани, сколько о том, чтобы на вверенной ему почте царил образцовый порядок. Он разглядывал царивший в конторе хаос с таким скорбным выражением лица, словно проклинал собственное легковерие, заставившее его принять на службу юношу, способного устроить подобный беспорядок, да еще — виданное ли дело! — после закрытия почты. Потом его взгляд упал на открытую дверцу корзины для неотправленных писем, и лицо его потемнело, как грозовая туча, — можно было не сомневаться, что, окажись у него в руке пика его знаменитого предка, уж он бы знал, что с ней делать.
— Какого дьявола?! — загремел мистер Райчудури. — Что это за… — Подскочив к клетке, он тщательно запер дверцу, после чего повернулся и пригвоздил Найалла к земле таким взглядом, что бедняга почувствовал себя под прицелом одной из пушек Аюб Хана. — Отправляйтесь домой! А завтра, как явитесь, зайдите ко мне — сразу же! Вы меня поняли? Думаю, нам с вами есть о чем поговорить… Например, о вашем прискорбном поведении, юноша!
— Да, сэр, — просипел Найалл. Воспользовавшись последним комиксом Александера «Дорога на Бут-Хилл» как щитом, он осторожно и незаметно сунул пухлый конверт с предсмертными записями Фионы Уэлш к себе в рюкзак.
К счастью, разъяренный почтмейстер ничего не заметил — на обложке комикса были изображены три красотки, более чем скудно одетые, угрожающе наставившие дула револьверов на читателя… В данном случае под прицелом оказался пыхтевший от праведного гнева мистер Райчудури.
— И немедленно, слышите? — рявкнул он, указав на дверь тем же жестом, которым разгневанный боевой офицер мог бы отослать бестолкового новобранца с залитого кровью поля битвы при Кандагаре в тыл, рыть окопы или мыть котлы. Его негодующий взгляд едва не прожег в спине Найалла дыру — этот взгляд заставил беднягу опрометью промчаться через сапожную мастерскую, за которой в крохотном закутке ютились почтовые служащие, после чего вышвырнул его за дверь — ошеломленный Найалл успел только услышать, как за ним со скрежетом задвинули засов. Потом из-за двери донеслось негодующее бормотание — что-то насчет «отсутствия уважения», и тяжелый топот начальнических башмаков стих где-то в глубине, наверное, самого маленького почтового за всю историю почтовой службы отделения.
Вырвавшись на свободу, Найалл дрожащей рукой поднес зажигалку к сигарете и нервно затянулся. Сквозь замочную скважину ему было видно, как его грозный начальник снова принялся разглядывать клетку, в которую бросали неотправленные письма, — вид у него при этом был такой, будто он сильно подозревал, что юный Найалл одним своим присутствием в неположенный час осквернил сие священное место. Парень, вспомнив, что за письмо лежит в его рюкзаке, снова нервно затянулся. Нетвердыми шагами направившись к перекрестку, где благодаря падавшему на тротуар прямоугольнику света было более-менее светло, он вытащил из рюкзака конверт и наконец открыл его.
Внутри лежала какая-то черная книжка, скорее всего, записная — точно кусок надгробного камня с близлежащего кладбища, с невольной дрожью подумал суеверный Найалл.
Корешок на ощупь оказался шероховатым, из грубого хлопка. Наискось через всю обложку с задней стороны тянулась рваная, с зазубренными краями, прореха — как будто человек, державший записную книжку в руках, пытался защищаться ею. Найалл поднес ее к свету. Нет, похоже, ее все-таки использовали не для защиты, решил он, скорее, пытались засунуть в какую-то узкую щель, чтобы надежно спрятать от посторонних глаз, за батарею отопления, например. Наверное, в доме сильно топили, потому что на обложке остался опаленный след. Найалл почти не сомневался, что угадал, где Фиона прятала записную книжку от своей кровожадной тетки. Но вот что в ней? Мрачная, полная ужасающих подробностей повесть о пытках и издевательствах? Никому не известные номера счетов в банке? Возможно, даже карта, где спрятано сокровище?
— А ну, скатай губы, ты, идиот! — мысленно прикрикнул он на себя, пытаясь унять не в меру разгулявшееся воображение. — Это тебе не «Космобаза»!
Парень уже собирался открыть первую страницу, когда вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Кто-то, прильнув изнутри к окну магазина, с беспокойством разглядывал его.
— С вами все в порядке? — осведомился кассир, толстяк в белом переднике, щеки которого имели приятный оттенок спелой сливы. Что-то в его голосе заставило Найалла поспешно спрятать книжку.
— Естественно, — буркнул он.
— Ну и хорошо, — кивнул мужчина, отвернувшись к экрану телевизора, по которому показывали регби, и впившись зубами в нечто, что на расстоянии здорово смахивало на внушительный ломоть кекса.
Найалл, кивнув, зашагал к табачному киоску, где его терпеливо дожидался оставленный утром велосипед, — интересно, не забыл ли он снова повесить на него замок, гадал почтальон. А то ведь угонят. Но велосипед оказался на месте. Перевесив рюкзак на грудь, Найалл привычным жестом тронул педали, на которых краска уже осыпалась, словно осенние листья. Выехав на Даблин-стрит, он задрал голову и увидел в вышине чуть заметно мерцающие в темноте огни — какой-то самолет, направляясь к городу, шел на посадку. Время близилось к полуночи.
Машинально крутя педали и торопясь поскорее добраться до дома, Найалл не видел, конечно, как два нетерпеливых духа, словно струйки тумана, скользят вслед за ним вдоль дороги. Не слышал он и слабого гневного шепота двух погибших девушек, которые так боялись, что их страшная смерть будет забыта.