Перед Вами, читатель, пятое, хорошо опробированное читательским интересом, дополненное свежими фактами и абсолютно выверенное «академическое» издание биографии Л.И. Брежнева. От журналистских потуг сыграть на «раскопанных сенсациях» эту книгу отличает прежде всего ясность взгляда и четкость выводов.
Золотой «брежневский» период в реальности был великой агонией социализма. И может быть, именно в этой тихой агонии сущность «золотого века» Брежнева. Пожалуй, Сергей Семанов как ученый и исследователь нашел ключи к брежневской тайне.
Это книга — глубокая оценка сути советской власти. Не революционных боев и лозунгов, не ее оперных декораций. А того, что советская власть может дать народу при нормальном демократическом правителе. Что она может дать простому человеку в свой «золотой век». И уже за одно это его книгу, я уверен, будут читать все, независимо от сиюминутных и преходящих, как порыв революционного ветра, политических убеждений. Все, кому просто хочется нормально жить.
Александр Байгушев, координатор личной стратегической разведки и контрразведки Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева
Вступление. Леонид Ильич — взгляд издалека
Минуло сто лет, как в русской рабочей семье, на берегу Днепра, этой колыбели русской цивилизации, родился первенец-мальчик, нареченный при святом крещении Леонидом. Греческое это имя звучит воинственно — «подобный льву». Вроде бы добродушный, мягкий, любивший шутку и ненавидевший жестокость Брежнев этому имени не соответствует. Оказывается, не совсем так. Как мы увидим, на войне он достойно выполнил свой долг боевого комиссара, и кровавого Берию не устрашился пойти брать, и в решающие для Родины минуты слабости не проявил. И вообще придется нам всем расстаться наконец со многими преданиями, имя его поныне окружающими.
Скончался Леонид Ильич уже более четверти века тому назад. Срок по человеческим меркам немалый, однако в нашей России за это время свершились также события, которых для иных стран хватило бы на век, а то и на века. Произошли, как предсказывал русский поэт, «невиданные перемены, неслыханные мятежи». Так что у нынешнего российского гражданина есть очень серьезные основания провести теперь объективное сравнение на предмет того, как было и как стало. Вспомним же старого Брежнева и перенесемся в его времена.
Итак, семидесятые годы, которые хорошо помнит еще едва ли не большая половина населения нынешней обрезанной России. Не станем даже поминать о бесплатной медицине и высшем образовании, о почти даровом проезде на городском транспорте и билете на поезд Москва — Ленинград стоимостью в 10 тогдашних рублей (две-три бутылки водки). Эти привычные жизненные обстоятельства нами тогда почти же замечались. Пойдем далее. Все, кто хотел, отправлял детей в пионерские лагеря, пребывая в полной уверенности, что они там не заболеют и не утонут в реке, а уж о нравственном уровне воспитания там так даже не задумывались. Молодые и средних лет родители уезжали в отпуск в любой уголок страны, что теперь доступно только богатеньким. Пожилые отдыхали за счет профкома на курортах, нередко на Черном море. Пустяки стоила поездка на разные там «золотые пески» в Болгарию или Румынию, хотя путевки туда было трудновато «достать» (примечательное слово той эпохи, ныне исчезнувшее из языка). Помню, как иностранцы изумлялись, что простые рабочие имеют садовые участки («виллы» в их лексиконе) под Москвой; в Париже, Лондоне и Чикаго такое, мол, немыслимо. Мы пожимали плечами, тоже не понимая их удивления.
Земной рай был у нас тогда? Нет, рая не было.
Большинство мужчин Советского Союза от Риги до Камчатки страдали, что невозможно купить («достать»!) пива — нашего, «Жигулевского», весьма, к сожалению, неважного. Их жены и взрослые дочери мучились невозможностью добыть несчастные колготки, которые у нас тогда почему-то не производились. Сверхзвуковые самолеты делали не хуже американских, а вот пива и колготок не могли. Тогда острили: у нас в магазинах ничего нет, а в домашних холодильниках почему-то все есть… Так оно, в общем-то, и было.
Шутки шутками, но эти нехватки простейших бытовых предметов очень раздражали народ, и народ тут был безусловно прав.
Для многомиллионной российской интеллигенции поводов для недовольства было куда больше. Коснемся тут пресловутой «свободы слова». Потому пресловутой, что у нас теперь, а на Западе еще раньше эта самая свобода обернулась бесстыжим воспеванием бандитов, проституток, гомосеков, но в особенности — вороватых «олигархов». Но как бы понятие свободы слова ни замусоривали, она человеку нужна, в чем сомнений нет. Как же обстояло дело с этим в долгие времена Суслова и Андропова, Демичева и Зимянина?
Очень плохо.
Унылая, скучная, высохшая и выцветшая, как музейная деревяшка, так называемая марксистско-ленинская идеология губила всякую свежую мысль. Это самым пагубным образом отражалось на всей гуманитарной сфере: от журналистики до академической науки. Бесконечные придирки идеологического начальства от ЦК КПСС до райкомовских секретарей, мелочность цензуры сказывались не только в наиболее заметной области литературы и искусства или столь же заметней историографии, но и на иных отраслях вплоть до суховатой экономической теории. О развитии правовой науки уж и не приходится говорить, она по сути перестала существовать на уровне рассмотрения современных требований дня. И так прошли все семидесятые годы.
Разумеется, такое положение не могло не раздражать гуманитарную общественность, в особенности ее более молодую и способную часть. Немаловажно и вот что. В то время уже сложились в советской интеллигенции «русская» и «еврейская» партии, остро, хоть и скрыто враждовавшие меж собой за влияние в идеологии. Партия еврейская была издавна и хорошо выстроена и сплочена — в отличие от нашей «молодой гвардии». Мало того, она имела перед нами по крайней мере два преимущества. Во-первых, наиболее горячие и нетерпеливые из них могли почти без препон выезжать на доброжелательный к ним Запад. Что они и делали, безмятежно обустраиваясь в разных там Мюнхенах и Парижах. Во-вторых, марксистско-ленинская догма для этого круга людей была куда ближе, так сказать, генетически, чем для нас, в душе православных монархистов или сталинистов.
Ясно, кому тут было ближе наследие Маркса и Ленина. Службы Андропова обо всем том докладывали шефу, а он нанес позже свой удар именно в нашу сторону. Но о том — в другом месте.
Как бы то ни было, но широкие слои гуманитарной интеллигенции всех российских сфер и областей дружно поносили идеологический застой, который в позднюю брежневскую пору действительно приобрел поистине затхлый характер. Так было. Автор этих строк уже сдал тогдашние свои дневниковые записки в архив, некоторая часть их опубликована. Так вот: тогдашняя оценка Брежнева русскими патриотами была сугубо отрицательной, мы злились, бранились и высмеивали старика. Теперь очень важно оглянуться назад и спросить себя и своих товарищей: а были мы правы тогда в своем недовольстве и нетерпении? Вопрос отнюдь не биографический, имеет он несомненное общественное значение, и долговременное. Тут надо задуматься.
Да, сейчас у русского образованного сословия право на свободу говорения и писания есть, это так. Однако на телеэкран с его многомиллионной аудиторией нас не пускают, а книги и статьи, опубликованные небольшими тиражами, до народа не доходят. Это во-первых, но не главное. А главное-то в том, что пресловутая эта свобода оплачена разрушением и разорением страны, гибельным обнищанием и одичанием трудящегося народа, прежде всего народа русского. В этой связи полезно задуматься: а стоит ли одно другого? За сомнительное право болтать, что угодно, заплачена слишком уж большая цена. Миллионы безработных взрослых и столько же беспризорных не шутка. Плюс множество бомжей и уличных проституток. Итак?
От своего скромного имени, но думаю, от многих своих сотоварищей тоже, могу сказать: дорогой Леонид Ильич, вы были добрый человек и правитель державы, при вас народ жил спокойно и благополучно, а мы, нетерпеливые честолюбцы, бранили вас. Да, вы несете вину перед отчизной за учиненный вами застой, слов нет. Однако сегодня всему российскому сообществу следует крепко-накрепко ценить то доброе, что имеем, хранить и оберегать его, чтобы потом, все потерявши, не плакать на пепелище.