Елин долго расспрашивал Драгана о батальоне. Ему все, решительно все хотелось знать о боевых действиях батальона.
Драган рассказал, как бойцы, испытывая жажду, долго разыскивали в развалинах воду и как, найдя ее в парковом бассейне под носом у врага, всю ночь вычерпывали касками и, дорожа каждой каплей, переносили к себе на рубеж.
— С хлебом, — продолжал Драган свой рассказ, — было несколько легче. В подвале гостиницы «Люкс» нашли несколько мешков муки. Там же выпекали хлеб местные женщины, хоронившиеся в подвале. Паек был невелик, но все же терпеть было можно.
Елин, поняв, что порядком утомил Драгана своими расспросами, сказал:
— На сегодня хватит. Сегодня отдыхайте, а завтра — за дело. В батальоне Лебедева примете роту.
Лебедев очень скоро понял, какого умелого офицера ему подослали, и он, как лучшему, приказал Драгану занять вершину кургана. Сюда же Лебедев направил своего друга, политрука Солодкова.
Солодков в эти дни находился в самом возбужденном состоянии, и его нетрудно было понять — ведь его завод от высоты по прямой — не более двух километров, а до родного дома — рукой подать. Дом, собственно, давно разбит и сожжен, но это, однако, нисколько не меняло положения: полоска обожженной земли с неизъяснимой силой тянула его к себе, заставляла радостно замирать сердце при одной мысли о том, что час встречи с родным пепелищем близится. И с не меньшим волнением ему думалось о своей мартеновской печи. «Как она? Что с ней стало? Что от нее осталось? И осталось ли?»
— До темноты не более часа, Александр Григорьич, — говорил Лебедев. — Только затемно пойдешь в разведку.
Солодков, выслушав Лебедева, продолжал настаивать и уверять его в том, что с разведчиками ничего не случится, что высоту он знает так же хорошо, как свои пять пальцев; что на этой высоте в детстве он порвал не одну рубашку, за что не раз был «обласкан» папашей.
— Это хорошо, Александр Григорич, — сказал Лебедев. — А вылазку все-таки отложим дотемна. Получше проверь людей, которых возьмешь с собой.
— Об этом можешь не беспокоиться.
— С рассветом начнем штурм. Вот так, Александр Григорьич, — сказал Лебедев, давая понять, что разговор закончен и ему надо отправляться к себе в штаб.
Скоро Лебедеву позвонил Елин. Полковник с пристрастием допросил Лебедева, все ли у него готово к завершающей (так и сказал — «завершающей») атаке.
— Мой батальон свою задачу выполнит, товарищ полковник, — доложил комбат.
В том, что батальон выполнит свою боевую задачу, Лебедев нисколько не сомневался, но какой ценой — вот вопрос. На штурм пойдут лучшие люди батальона — так всегда бывает в подобных случаях. И кто-то из них никогда не вернется в свою семью, под кров своего очага. И тут он невольно вспомнил о Солодкове. «Неужели на пороге своего дома с ним…» Он оборвал свою мысль, нагнал морщины на лоб. «Надо попридержать его, — подумал Лебедев, — но как?»
Комбат позвонил Драгану, спросил его, где Солодков.
— Ушел в гости, — ответил командир роты.
— С кем ушел?
— С Кочетовым и с Кожушко, моим ординарцем. Кожушко надежный боец, товарищ комбат.
— Как только вернутся, позвоните.
У Кожушко всего было в избытке: силы, сноровки, бесстрашия. Он скучал без дела и не любил одиночества, и всегда возле него хороводились бойцы. И не было в том ничего удивительного, что между Солодковым и Кожушко завязалась дружба с первой же их встречи. Александр Григорьич, раскусив Кожушко, сказал ему однажды: «Быть тебе сталеваром». — «Огонь я люблю, — ответил Кожушко. — А обучишь?» — «Выведу в первый класс».
Солодков и его друзья вернулись близко к полуночи. Драган тотчас доложил Лебедеву, что люди из гостей вернулись с хорошим подарком.
— Иду, — ответил Лебедев. — Бегу.
Солодков из разведки привел гитлеровца.
На вид он был крайне убог и невзрачен, худой и посиневший от холода и голода и одет был по-скоморошьи, в тряпье-разноцветье. Ему дали Кружку горячего чаю, покормили и отогревшегося фельдфебеля доставили в штаб полка. Там он рассказал все, что знал о сложившейся обстановке в районе Мамаева кургана. Из его показаний выходило, что среди гитлеровцев царит дух обреченности и что на длительное сопротивление у них не хватит боеприпасов. Создавалась убежденность, что фельдфебель говорит правду.
Не брали под сомнение его показания и Солодков с Кочетовым. А Кожушко, например, оставшись с Драганом, уверял его, что немцев надо атаковать немедленно.