Блиндаж батальонного оборудовали в добротном подвале полуразрушенного дома.
Временный комбат Грибов и начальник штаба Флоринский ждали нового командира. Комиссара Сергеева не было — он находился в первой роте. Младший лейтенант Грибов, стройный юноша лет двадцати двух, спросил Лебедева:
— Разрешите доложить?
В голосе звучали веселые нотки. По ним можно было понять, что временный доволен тем, что прибыл хозяин и теперь ему представлялась возможность вернуться в свою роту, поближе к настоящему делу.
— Прошу ознакомить меня с боевой обстановкой батальона, — садясь за стол, сказал Лебедев деловым тоном.
Начальник штаба Флоринский, человек средних лет, с мягкими чертами лица, развернул географическую карту «Западное полушарие», на обратной стороне которой были нанесены позиции батальона, аккуратно вычерченные умелой рукой.
— Вы инженер? — спросил Лебедев, внимательно взглянув на адъютанта.
— Учитель географии, товарищ комбат, — ответил начштаба. — Разрешите начать? — Он взял со стола горелый штык, заменявший указку, и приступил к докладу. — На левом фланге соседей не имеем. Фланг прикрывает пулеметная рота. Ей приданы противотанковые пушки. У нее же имеются противотанковые ружья. Рота закрепилась в двух больших каменных зданиях.
Флоринский, докладывая, водил штыком по карте. На угловом доме он задержал острие штыка. Этот дом, выдвинувшийся из общей линии, был основой обороны батальона на левом фланге.
— В каком состоянии занимаемые здания? — прервал Лебедев доклад адъютанта.
— Зданий, собственно, нет, товарищ комбат. Остались одни подвалы да лестничные клетки. — Флоринский ловким движением перенес указку-штык на правый фланг батальона, задержал внимание Лебедева на средней школе и на жилом доме железнодорожников. Он описал их значение в системе обороны. — От жилого дома до Волги триста метров, товарищ комбат. — Флоринский опять примолк, давая возможность Лебедеву подумать. — Из этого здания противник простреливает Волгу из пулеметов и минометов, ведет наблюдение за всем, что делается не только в нашем полку, но и в дивизии.
Флоринский снова перекинул штык на левый фланг и оттуда повел его по вогнутой линии к правому флангу батальона, задерживая внимание Лебедева на огневых точках, минных полях, противотанковых ловушках. И чем больше слушал Лебедев Флоринского, тем яснее становилось для него истинное положение батальона. Когда полковник Елин сказал ему, что «положение дивизии тяжелое, а моего полка в особенности», он не мог представить себе всех трудностей, с какими ему придется столкнуться в первые же минуты своего нового положения.
Лебедев вскинул голову и, сощурившись, спросил тоном инженера, тоном бывшего прораба:
— Ломов и лопат в батальоне достаточно?
— Вполне, — ответил Флоринский и замолчал в ожидании новых вопросов.
Но Лебедев, не имея больше вопросов к начальнику штаба, обернулся к Грибову.
— Продолжайте командовать батальоном, — сказал он ему и внимательно посмотрел на безусого офицера. — Мне нужно время, чтобы осмотреться. Никаких новшеств вводить в батальон не собираюсь. — Подошел к телефону и доложил в штаб полка, что батальон принял в полном порядке.
Грибов удивленно посмотрел на Лебедева, а Флоринский, одобрительно поглядывая на нового комбата, спросил:
— Командиров рот не прикажете собрать?
— Мне пока им нечего сказать.
— Понял вас.
Лебедев прошел к столу, снял с чернильного прибора куклу и задумался. Кукла напомнила ему Машеньку, сына, жену. Зачем все это случилось? Ему вдруг представились шахты, рудники, сотни тысяч заводов, миллионы рабочих у станков, у прокатных станов, у мартеновских печей. Он ясно представил себе живую картину труда миллионов людей, работающих на войну, мысленно видел движение поездов, пересекающих все части света, движение судов, бороздящих моря и океаны; и все, что создавалось человеком, все это катилось в прожорливую пасть войны.
— Товарищ начштаба, вы не помните, сколько фашистская Германия выплавляет стали? — неожиданно спросил Лебедев адъютанта.
— Много, товарищ комбат. Но сколько — точно не помню.
— А нефти?
— С горючим у гитлеровцев туговато. Весьма даже туговато.
Лебедев вышел из-за стола и в раздумье прошелся по блиндажу. Два дома овладели его мыслями: тот, что на левом фланге, выпятившийся из общей линии обороны, и Дом железнодорожников, вклинившийся в позиции полка. Гладкая, как стол, ничем не застроенная площадь между флангами батальона Лебедева не беспокоила. Он исключал возможность внезапного вражеского прорыва на этом участке. Только на танках можно было проскочить это пространство, но противник, как ему уже доложили, пытался прорваться и, потеряв на этом маневре больше десятка машин, надолго успокоился. «Мало людей. Дьявольски мало», — вспомнил Лебедев слова полковника Елина.
— Товарищ Грибов, вы спите?
— Нет, товарищ комбат. Я вас слушаю.
— Хочу посоветоваться. Система обороны батальона хорошо продумана?
— Не могу сказать, — откровенно признался Грибов. — Больше отбивались, чем думали.
— Понимаю, — неопределенно сказал Лебедев. — Генерал-майор очень хорошо отозвался о вас. — Лебедев добро взглянул на Грибова. — Генерал сказал, что вы хороший офицер. Вы не участвовали в штурме Дома железнодорожников?
— Нет. Я не имею права обсуждать эту операцию, но думаю, что пора кончать с засевшими там гитлеровцами.
— И мне так кажется, — согласился Лебедев. — У вашей роты не очень приятное соседство с этим домом. Подумайте, нельзя ли отбить его? — Лебедев взглянул на часы. — Хочу пойти на левый фланг.
Лебедев накинул на плечи шинель и вышел. Ночь была свежая, осенняя, с Волги тянуло холодной сыростью. Свет вражеских ракет просвечивал траншею. Комбат шел неторопливо. Ему хотелось получше осмотреться вокруг. В траншее валялись винтовочные гильзы, окурки, куски марли. Лебедев горько улыбнулся: «Вот они, эти сотни метров. Сотни метров! А сколько уже на них растрачено человеческих сил и сколько они еще возьмут жизней, никто сказать не может».
Командир пулеметной роты, предупрежденный Грибовым, встретил нового комбата возле своего блиндажа.
Сухощавый молодой командир роты повел Лебедева в крайний разбитый и обрушенный дом. У обезображенного дома остались две обгорелые стены, пробитые снарядами, подвал с котельной и душевой и покоробленная жаром пожарная лестница. На лестничных площадках, замусоренных кирпичом и известью, денно и нощно сидели наблюдатели, лучшие стрелки, отличные гранатометчики. Подвал, превращенный в блиндаж, Лебедеву понравился. Бойцы спали на пружинных матрацах, на обгорелых кроватях, которых больше всего валялось на пожарищах. К спинкам кроватей были привешены куски зеркал, литографические картины из книг и журналов, семейные фотографии. В изголовье одного бойца лежал том Малой энциклопедии. Видно было, что блиндаж обжит и одомашнен. На взгляд Лебедева, командир роты одного не предусмотрел, и батальонный об этом напомнил ему:
— Заросли ваши солдаты щетиной.
Ротный давно сам не брился, и у него от смущения заалели щеки. Лебедев успел обойти и осмотреть все огневые точки, кроме углового флангового дома, куда он и направился. По дороге он расспросил командира роты о наличии колючей проволоки и противотанковых мин.
— Главное, берегите солдат, — предупредил он. — Пусть глубже зарываются в землю. Пора вылезать из-под фундаментов и продвигаться вперед. Снайперы есть?
— Есть отличные пулеметчики. Сержанты Демченко и Кочетов.
Лебедев неожиданно встрепенулся. Он ни на один день не забывал своих однополчан — Кочетова и Уральца, которые вынесли его из театра. Он знал, что бойцы остались именно в этой дивизии, и когда он просил Чуянова «устроить» его в армию Чуйкова, кроме высказанных соображений, он думал и о возможной встрече со своими бойцами. И сейчас, услышав знакомую фамилию, Лебедев живо спросил: