Приказываю капитану Четыре Туза в пятилетний срок провести вербовку и обучение личного состава до полной боеготовности с учетом предстоящих задач.
Повелеваю управителям всех областей, признающим мою власть и силу, оказать всемерную поддержку в проведении вербовочной компании.
Все замеченные в нерадивости объявляются бунтовщиками, и я дарую капитану Четыре Туза право разбираться с таковыми по своему усмотрению.
И да будет их судьба уроком всем остальным.
Вот теперь слушатели мигом очухались и начали оглядываться — как бы поаккуратней да понезаметней свалить. Но ровные прямоугольники сотен на всех подходах к озерцу мгновенно пресекли порыв.
И, разбивая последние надежды, глухо рокотнул барабан: "Стоим… Ждем"
Эпилог: Как дело наше отзовется…
Интерлюдия: Как дело наше отзовется…
Меня назыв… мое имя Насса-эл-Михели. Я был рожден в Год треххвостой кометы в оазисе Лун-ол-Теник, что чаще называют Лути-а-Терика, да не осквернит перевод вашего слуха.
Когда мне исполнилось десять лет, я бежал с попутным караваном из родного оазиса. А еще спустя четыре года кади города Суль Зарим, да будет благословенна его доброта, присудил лишить меня свободы и продать на людском торгу. Не надо удивляться, закон султана суров и рабство не самой тяжкое наказание трижды пойманному вору.
Но жизнь моя не оборвалась в шахтах и злая усмешка судьбы стать гаремным евнухом меня миновала.
Ибо уже тогда любой невольник, увидев славных воинов правителя, мог выкрикнуть "Копье, но не кайло!", и его тут же выкупали в особые тысячи господина нашего султана. Их еще называют 'грязными тысячами'.
Так поступил и я. Удача меня не оставила — спустя три лета я стал десятником, а еще через два принял кинжал сотника.
Ведя сотню, я и встретил начало Великого Северного Похода. Многие пали пред нами, ибо слабы были их мужчины и глупы военачальники. Но когда мы вышли к месту, что вы называете 'Горло Степи', то увидели армию в пятнадцать тысяч копий и возрадовались, ведь было нас почти в десять раз больше.
Горло Степи — это ложбина, рассекающая гряду обрывистых холмов между степью и лесами. Шириной она в четыре перестрела, а в длину — восемь ваших миль. По ее краям легко пройдет пеший, коннице же придется идти посередине, чтоб не переломать коням ноги. В самом центре возвышается холм с крутыми склонами. Мы в тот проклятый день назвали его 'Прыщом Иблиса'. Наверно я зря рассказываю, ведь вы знаете те места куда лучше меня.
Большой удачей было захватить врага именно там, а не на переправах Эльбы… Мы сошлись вечером, и султан приказал отдыхать и готовиться к завтрашнему бою. Мы были так уверенны в победе, что даже не выслали разъезды.
Но наутро пред нами не оказалось того множества воинов, они отошли, а на холме остался всего один отряд в тысячу человек. Наши военачальники долго смеялись и хлопали себя по бедрам, а потом послали дехкан ополченцев, и на каждого бойца на холме приходилось десять 'грязеедов'. Но из ушедших вернулась только треть, а северяне не сдвинулись ни на шаг. Тогда горячие степные всадники попытались расстрелять врага из луков. Увы, но стрелы бессильно застревали в щитах, а самострелы с Прыща Иблиса били далеко и метко — и многие, очень многие воины степи остались лежать у подножия.
Солнце же приблизилось к полудню, и султан в гневе послал нас: 'грязную тысячу' Хромого Али и тысячу Сухорукого Махмуда, где я водил сотню, чтоб наши копья взяли жизни этих наглецов. Воин Грязи, струсивший или не выполнивший приказ, после боя будет посажен на кол. А потому хоть мы и знали, что немногие переживут этот день, но чужая пика убивает куда быстрее, чем кол палача. Одновременно с нами средний сын султана, Неистовый Бирке, понадеялся, что прочные щиты и быстрые кони не дадут чужим стрелкам взять слишком высокую цену и повел свою гвардию в обход.
Тысяча Сухорукого, где был я, шла слева и слева же обходили холм воины Неистового Бирке. И вот когда голова его отряда почти миновала склоны, а нам оставалось пройти всего двести шагов, ударил барабан и словно огромный зверь вражеский строй пошел вниз.
Мы видели, что гвардия Неистового Бирке — славные барсы пустыни — не успеет перестроиться… И тогда Махмуд закричал: "Спасем сына султана, получим волю!"