— Я бы выпил за это, — сказал Шон. — Кстати, у меня самая страшная жажда на свете.
Наши запасы пива тоже были под строгим учетом и распределением.
Сьюзен сказала:
— Неужели вы думаете, что они до сих пор собираются нас преследовать? Я хочу сказать: что такое у нас есть, что им так до зарезу нужно? Черный кубик?
— Я бы им его охотно отдал, — ответил я. — По-моему, никому эта дурацкая штука не нужна.
— Только одно хорошее в этом есть, — вмешался Сэм. — Старина Кори Уилкс больше не будет нам мешать. Он стоял за всем, что тут происходило, а теперь, когда его больше нет, Муру придется здорово поломать голову, прежде чем он придумает, зачем ему причинять нам неприятности.
— Кроме того, что у него ко мне счет, — сказал я.
— Ну, может быть. Хотя думается, что уж теперь-то с него хватит.
— Только не с нашего мистера Мура, — сказал Лайем. — Ты его просто не знаешь, Сэм.
— Мне кажется, я его знаю, — ответил я. — И мне что-то не по себе.
Я выглянул из бокового иллюминатора.
«Солнце» спускалось за горизонт. Похоже было на наступающий вечер, небо стало чуть темнее голубовато-фиолетового цвета. Зелень травянистых холмов просто сияла — это был невероятно насыщенный, почти светящийся зеленый цвет. Аккуратные кустики были окрашены в самые разнообразные цвета — то розовый и красный, то оранжевато-коричневый. В этом мире все выглядело, словно это был парк, игровая площадка.
Я повернулся и завопил:
— Винни! Ты где?
— Наверняка занимается любовью с Джорджи, — сказал Роланд. — Эти двое — нежная парочка.
Винни выскочила из кормовой кабины, прокладывая себе дорогу в лесу человеческих рук и ног. Джорджи следовал за ней.
— Винни тут, Джейк!
— Иди-ка сюда, малышка.
Она прыгнула мне на колени. Я потер костистое, покрытое шерстью темечко между ушами.
— Как ты считаешь, Винни? — спросил я.
Винни подумала, нахмурив свои нависшие над глазами брови. В размышления она вложила множество усилий. Потом спросила:
— Про что считаю?
— Э-э-э? Понял. Про того человека, которого мы встретили. Того, у которого такая красивая одежда. Он тебе понравился?
Она пожала плечами. Мне стало интересно — выученный это жест или свойственный ее роду так же, как и людям.
— Большой человек, — ответила мне Винни. — Большой.
— Большой? — Ну уж нет. Прим явно был даже ниже среднего роста. — Ты хочешь сказать, «важный», «сильный»?
— Да, это. Большой человек. Сильный, — она пыталась как-то пояснить свои мысли, но ей не хватило слов, и она просто сказала: — Совсем большой человек. — Потом, словно ее озарила новая мысль, она добавила: — Много!
— Много? Ты хочешь сказать, в нем много чего-то? Или что он очень сильный?
— Много, — упрямо повторила Виним.
— Много? В смысле — «больше, чем один»? Что у него — много друзей?
Она подумала.
— Нет. Он много. Больше-чем-один.
— Понятно.
Я посмотрел на остальных, ища объяснения словам Винни. Никто ничего не понял. Я повернулся к Джорджи, который был не выше Винни, но чуть толще ее в талии, и спросил:
— А ты как считаешь, Джорджи, старина?
Джорджи ответил мне озадаченным взглядом.
— Ты считаешь, что Прим — этот человек — тоже «сильный» и «много»?
Он кивнул.
— Много — больше-чем-один.
Джорджи задумчиво и энергично кивал головой, словно обдумывая саму идею, потом подумал еще и сказал:
— Он еще и один, тоже.
— А? Понял, он один. Один человек, да?
— Но и много… еще есть… один-много…
— Это начинает подозрительно попахивать теологией, — сказал Джон. — Один во множестве. Еще немного — и они станут мне доказывать доктрину Троицы.
— Как они сообразили все это? — спросил недоверчиво Лайем.
— Эти двое все знают, — сказала Сьюзен. — У меня все время было чувство, что Винни все знала в течение нашего путешествия.
— Ты можешь объяснить, Джорджи? — спросил я. — Объясни. Скажи больше.
Джорджи почесал пузо и сказал:
— Пьим… он… не есть человек.
— Понятно. Он не человек. А кто же он?
— Объяснить, — он выглядел так, словно у него начиналась головная боль, — он… — почесывание пуза становилось все сильнее и быстрее. Джорджи весь наморщился от напряжения. — Он… Пьим… он…
— Ладно-ладно. Не волнуйся. Ничего страшного нет в том, что ты не можешь этого выговорить.
— Он — все они, — выпалил Джорджи. — Все. Один. Много.
Он перестал чесаться. Что-то его осенило, слабый свет на горизонте его понимания. Он уставился на небо.