Иван оглянулся назад.
— Гляди, как выглядит монументально! — он кивнул на громаду плотины. — Красота!
— А какого жителям тут под этой красотой жить? Вот когда такие аварии?
— Опять ты за своё! Ведь, может, это единственная авария за всю истории существования?.
— И нет никого, будто повымерли все, — Андрей глядел уже на приближающийся посёлок. — Хотя нет, вон, народец кучкуется.
— Похоже, на лёгкую панику: один подбежал, теперь все подбежали. Вон и возле «продуктов» толкутся.
Друзья остановились, разглядывая с моста происходящее.
— Разнёс, судя по всему, какой-нибудь гад про аварию.
— Почему сразу гад? Проинформировали людей просто.
— Если это всё централизованно делать, разве так эвакуируются? Где автобусы, грузовики? Вон, народ стихийно суетится.
А паника росла, как снежный ком. Из подъездов многоквартирных домов выскакивали граждане с тюками, тащили детей из садиков, бежали из магазинов с пакетами. Все старались побыстрее сесть в автомобили или какой другой подходящий транспорт.
— На ближайшие сопки ломятся, очевидно.
— А куда ещё деваться?
— Ну, так-то правильно, конечно. Только если чего, волной всё это накроет, по-моему.
— Думаешь, всё-таки будет?
— Не, не думаю. Чисто гипотетически рассуждаю. Ладно, мы сами не паникуем ведь, а?
— Да уж, своё мы на сопке отсидели. Двигаем дальше? Вниз по дороге?
— Городок не будем осматривать?
— Вообще, можно глянуть. Только времени не так чтобы навалом у нас. Тут в этой панике попутку разве словишь?
Они спустились с моста и спокойно пошли по улицам. Вокруг шнырял народ.
— Полицаев ни видно никаких, за порядком кто следит?
— Кстати, вон, — Иван ткнул вперёд. Там ехала машина с мигалкой. — Милиция, кстати, написано на борту. Может, мы всё-таки ещё где надо, а? — с надеждой спросил Иван.
— Вряд ли. Машины всё непонятные, явно не отечественные. Потом, вон, смотри, вывески на английском. Не, явная лажа.
— Просто, может, и ещё при СССР было такое, а? Слушай, а давай спросим у граждан?
— Не слишком ли рискованно?
— Вообще, всё наше предприятие такое, мягко говоря, рискованное, — подмигнул Иван. — Кроме того, контактов с местными нам вряд ли избежать. О, пацан как раз, вон, бежит. Эй, парень!
Пробегающий мимо мальчик на миг остановился, нахмуренно поглядывая на ребят.
— Чего вам? — грубо ответил он.
— Нормально они тут вежливые, — хмыкнул Андрей. — Того нам! Год какой сейчас, не скажешь? — рубанул он без раскачки, даже сам удивился. Иван состроил страшную рожу, мол, куда так резко?
Мальчик, нахмурился ещё больше и бочком, так бочком в сторону. А потом и рванул на полную, оглядываясь.
— Чего ты так сразу?
— Да вот вырвалось, — Андрей почесал затылок. — От хамства, наверное, обалдел.
— Будто ты прямо был другой в его возрасте. Тем более, что я тоже не расшаркивался перед ним. Чего ты взъелся на парнишку?
— Ну, согласен, согласен. Погорячился. Но больше неохота спрашивать теперь. Может, газетный ларёк найдём, а?
— Смотри, чего там человек делает?
— Где?
— Ну, вон, в яркой такой курточке, возле синего автомобиля стоит.
— Не знаю, будто ругается с кем-то. В руку будто кричит. Чокнутый, может?
— Странный он, да. Вообще, нам тут всё странным и должно казаться. Пойдём потихоньку.
Друзья, оглядываясь по сторонам, пошли дальше.
— Ё-моё! Ещё один! — Андрей махнул рукой.
— Точняк! Тоже эмоционально говорит, никого рядом нет, руку к уху прижал. Слушай, я понял, на что это похоже!
— На что?
— Когда по телефону люди разговаривают, вот так же себя ведут. Жестикулируют, кричат иногда.
— Ну, похоже, не спорю. Только вот он, на улице стои?т, какой тут телефон? Будки нет, даже стены рядом нет, где автомат мог быть.
— Да вижу я, не слепой. Но чего они тут все помешались и стали по выдуманным телефонам, как дети, разговаривать?
— Откуда ж я знаю? Тут много непонятного, на все вопросы сразу и не ответишь. Слушай, всё-таки, я думаю, никакого Союза нету уже — одеты они вот так же, как попугаи. Я тогда запомнил эту моду чётко.
— И, как назло, никакого киоска, ничего. Хотя вру, вон, мороженное есть. Хоть что-то знакомое. Глянем?
Они подошли к ларьку. Он был закрыт, но на витрине был выставлен весь иконостас холодных лакомств.
— Вот это цены! — присвистнул Иван.
— Ха, видишь, чего — бравируют ГОСТом.
— Ага, ещё, смотри, бред какой — написано «сорок восемь копеек», а сто?ит кучу рублей! Название, что ли, такое? Это они так тут ностальгируют?
— Нутро говорит мне, что вряд ли, очень вряд ли. Откуда ж тогда полицаи?
— Чего ты к полицаям пристал? Здесь нет же! Мы, вообще, не знаем, какой год.
— Ну, хорошо, не знаем. Но ты тоже понял, что уже не СССР? — Андрей сам удивился, как спокойно произнёс страшные слова. Иван затравленно на него поглядел.
— Угу, — если слышно буркнул он в ответ.
— Вот, а вспомни, какую ты дату в книжке вычитал. Не помнишь, что ль, уже?
— Как не помню, это мне навсегда вгрызлось — девяносто первый. Да, девяносто первый.
— Вот, а когда мы газету зырили — там с двадцатки начиналось, да?
— Да, две тысячи тринадцатый.
— Как ты всё запомнил! Так что, выходит, мы где-то вот в этом двадцати двухлетнем промежутке.
— А ты не подумал, что может, они милицию отменили, сделали полицаев, а потом снова, милицию?
— Да ну, бред! Это ж тогда разворот должен быть. А ты разве не чуешь, что здесь сейчас гораздо больше похоже на тот полицейский год? Да, собственно, так ли уж важно, какой год.
— Да ты чего?! Ещё как важно, когда вернёмся, надо будет представлять, когда там и чего произойдёт.
— Постой, ты что ж, хочешь будущее менять? — Андрей заржал, как конь.
Иван потупился.
— Почему бы и нет? — и пошёл дальше, встряхнув и поправив на плечах рюкзак.
— Ладно, ты только не дуйся, — Андрей бросился его догонять. — О, опять телефонные чудаки.
Иван вдруг остановился.
— Ты чего?
— Тсс! — махнул рукой, призывая к тишине, Иван. Он прислушивался. Они стояли рядом с девятиэтажным домом. Из-за угла доносился густой бас.
— Я тебе, твою мать, втолковываю — мы отсюда линяем! Чего ты тупой такой? Народ с плотины прискакал, говорит, авария — чего тебе ещё надо?… Паника? А как ты хотел, конечно, паника!.. Нету никаких спасателей к хренам собачьим! Вон, народ, уже заправки штурмует и магазины… Спасатели!.. Что?… Ты охренел, что ли, совсем? Ты там, в Красноярске своём, учти, что вас к чертям тоже смоет, ты не думай… Я развожу? Ты, давай, бери свою вертушку, да мотай сюда, поглядишь. А я тут не останусь… Запомню, не волнуйся, запомню… да-да, девятый год, можешь записать… Да, пошёл ты!
Разговор оборвался, из-за угла выполз живот, а потом и его хозяин. Расхристанный, в костюме, рубашка расстёгнута, лицо брылястое всё запотело. Мужик, вытираясь платком, в другой руке держал маленькую пластмасску и мял её большим пальцем. Сделав, наконец, нужные операции, приложил пластмасску к уху и, перекатываясь своими жирными боками, двинулся в сторону.
— Алло, Кузьмич? Здорово, Кузьмич, — загромыхал он, затихая за следующим зданием.
Друзья переглянулись.
— Понял? Телефоны это у них тут такие, — Иван поднял многозначительно палец.
— Типа раций, ага. Ну, удобно, чего уж.
— Это ж, если они так постоянно балакают, какое облучение башки постоянно, а?
— Может, поэтому он такой толстый? — подмигнул Андрей. — Кстати, как думаешь, девятый год — это он про дату говорил или что-то своё имел ввиду?
— Чёрт его знает. Но, на всякий случай, возьмём на заметку. Слушай, уж середина дня, а мы ещё в пределах видимости плотины. Никуда так не успеем.
— Так пойдём, чего мы здесь ошиваемся.
Они определились, где находятся относительно реки, выбрали улицу параллельно руслу и двинулись вниз по течению.
— Ты заметил, что народу на нас всё равно?
— В смысле?