— Так вот, про риск чего я думаю. То есть, если мы версию берём ту, что вы излагаете: вы возвращаетесь путём перехода через плотину (этот момент я не очень уяснил, ну да ладно), я, допустим, увязываюсь за вами; смотрю, как чего, а потом назад с вашей же помощью. Вот. И, допустим, что самое страшное для меня может быть — я туда, «к вам», попадаю. А назад никак не получается. Это ж плохой вариант как будто? То есть застреваю в Советском Союзе со своим мозгом начала двадцать первого века. Так, выходит?
— Вроде как. Вон, Сёму мы нашего вспоминали. Он же как раз так и застрял. Лет на десять. Не особо радостно ему вроде было. Поэтому ты бы подумал. Родственники, друзья, привычный уклад. Это нам непонятно, как тут, вообще, жить можно, обратно скорее хочется. А тебе-то всё тут привычное и родное.
— Да в том всё и дело, ребят! Что, как чужой я на этом празднике жизни. Вы не поглядите, что похож на всех тех, кого вы тут видели.
— Разных мы видели. Мы, в целом, жизнь тут не поняли.
— Ну, не важно. В общем, родителей у меня нет — детдомовский я. Друзья не нажились, я учился, потом сразу давай работать. Девушки никакой постоянной не образовалось. Так что гол, как сокол. Даже и цацек никаких не нажил, вот, драндулет только и есть, — Володя похлопал по рулю. — Не могу, не получается у меня с удовольствием устроиться в этой колее. Через натугу всё. Строишь планы, вкалываешь, вроде не хуже других, но удовольствия нет. Знаете, как таких, как я называют? Совок.
— Совок?
— Наверное, это попозже появилось, когда перестройка там всякая, или, может, диссиденты придумали. В общем, это так поклонников советского уклада жизни называют. В самом уродливо-негативном представлении. Всё худшее и собрали.
— Не понял. Этот совок — поклонник СССР при том, что СССР уже нет?
— Да, так и есть.
— То есть ты поклонник, а кругом, в основном, народ ругает прошлое?
— Не то, чтобы кругом. Ностальгируют, конечно, многие. В основном, в провинции. Те, кто хуже жить стали. Но вот в столице, где разжирели граждане совершенно по-буржуйски, там это точно моветон — СССР вспоминать в положительном ключе. Я ж сам только детство раннее помню. Поэтому, что с меня возьмёшь? Да и каждый субъективен. Кто твердит про бесплатное образование и медицину, промышленность, ракеты и балет, а кто пеняет пустыми прилавками, отсутствием сапог и соковыжималок, серостью, зашоренностью и цензурой. Но я не просто так симпатизирую из противоречия или ещё там чего. Я ж философию развёл, статистику изучил — вот и получилось, что граждане делом занимались. Общим делом. А не наживали себе кусок, думая непрестанно о собственном комфорте, развлечениях и не стремились к гедонизму поголовно. А это у нас и наблюдается. Мне бы, конечно, оппонентов найти у вас — а вы вроде не похожи. Комсомольцы, небось, на стройке века молодёжной, да?
— Комсомольцы и на стройке, да, — Ване стало весело.
— Вот, поэтому вы меня вряд ли разубедите, ещё и поддакнете. А собственные убеждения проверять следует непрерывно на прочность. Хотя, может, я, как попаду к вам, как увижу всё такое примитивное на мой, вот текущий взгляд (не то, что современная Россия, а, в целом, прогресс какой-никакой идёт, покажется всё устарелым), так и захочется назад. Но, повторюсь, хочется рискнуть.
— Жизнь пресная?
— Ну, я бы так не сказал. Сейчас же до фига всяких развлечений, даже и денег много не очень нужно. Потеребить фибры, впрыснуть адреналину — на любой вкус. Лишь бы бессмысленность жизни разбавить, отвлечь пипл, ну, народ, то есть. Скучать тебе здесь не дадут. Только пустота всё равно. Дело сложно делать серьёзное. Вроде чем-то займёшься, бац! Опять на деньги всё заточено, как прибыль выбить побольше — расстраиваешься от этого.
— Но ведь, вон, прогресс заметен. Телефоны мы ваши переносные видели.
— Мобильники в смысле? — Володя усмехнулся. — Это вы ещё про Интернет не знаете! А всё отголоски военного соревнования. Ага, США и СССР. А сейчас форму такую этот прогресс принял, что мозг человеку свой уже и не очень нужен. Я гляжу, даже тут, в провинции, чуть ли не в деревне народ подзалип на эти побрякушки. А если вдруг электричество отрубается, всё, караул хоть кричи — ни себя развлечь, ни делом занять не могут. Я вот специально в дорогу ничего не взял, тоже ведь зависимость имеется — пытаюсь бороться. И быстро, знаете ли, отвык, — Володя город поглядел на собеседников. — То есть изменения налицо, но есть ли это прогресс? Это вопрос большой. Куда мы движемся, что с человеком происходит, куда он развивается? Мне вот это направление не очень нравится. А куда денешься — поток столь бурный, что особо и не воспротивишься. Вот поэтому, парни, вы очень вовремя мне попались. Самое как раз то — в прошлое сгонять, — Володя улыбнулся. — Вроде скоро подъезжаем, вон, указатели.
Иван, увлечённый рассказами нового знакомого, забыл уже и в окна глядеть. А тут сразу прилип к левому окну. Замелькал сталью Енисей. Погоды стояли холодные, облачность поднялась, отодвинулась от земли, пуская свежий полярный воздух, который подсасывался уходящим циклоном. Очертания сопок обострились, проявился кочковатый горизонт.
— Я так думаю, что надо нам вдалеке остановиться, и подойти пешком, осмотреться, — сказал Иван.
— Тогда я сейчас укромное местечко присмотрю — так, чтобы тачка могла подольше постоять, не бросаясь в глаза, — Володя вертел головой, ища, куда бы приткнуться.
Наконец, они нашли закуток — густые кусты обрамляли небольшую полянку, туда и загнал свой автомобиль Володя. Все трое вылезли, разминаясь.
— Надо бы глянуть, чтобы этих друзей не было, — Андрей озирался по сторонам. — Вообще, безлюдно, — отметил он.
— Да какой же тут шухер был из-за угрозы потопа! Я и бабка моя даже не шелохнулись, она по старости, я по фатализму. А народ кругом зашуршал, только в путь! Так что здесь, может, тоже запрятались, всё боятся возвращаться.
— Похоже на то. Но если какой-нибудь пункт пропускной есть, то же должны люди быть?
— Ха! Это ты зря так уверен. Мне кажется, что в этой панике у нас и ядерный склад караул оставит, убежит.
— Да ладно тебе!
— Точно тебе говорю. Чувства долга не развито, а про самопожертвование, вообще, никто не слышал. Только брякнешь об этом — кривят презрительно рты. Мол, для плебеев это, для быдла. А правильные люди о себе заботятся, свою рубаху берегут. Так что надо пользоваться моментом, если нет никого. Вы лучше расскажите, как выглядит техника перехода, я ж в первый раз, мне надо знать же, — Володя заметно волновался, становясь излишне болтливым.
— Сейчас посмотрим, чего тут и как. Сами ж ещё не знаем.
Вся троица пошла к берегу реки. Так и есть, подходы к плотине были загорожены забором, с колючей проволокой и предупреждениями. Но ворота были открыты, и ребята, оглядываясь по сторонам, ожидая внезапного окрика, прошли за загородку. Тишина.
— Ну, точно. Никого. Разгильдяйство, конечно, — покачал головой Володя.
— Как же так?! Это ж стратегический объект! А если мы вредительство какое задумали? — возмутился Иван.
— Вот так вот! Вреди спокойно, если хочешь. Но только я не пойму, ребят, как же вы так удивляетесь отсутствию охраны, если вам надо как раз по плотине пересекать.
— Да вроде и не обязательно по плотине, можно и сбоку, — пожал плечами Иван. — Вроде бы… А сейчас делаем так, — добавил он уже решительно, — касаемся воды ниже, переходим по берегу и, очень важно! Касаемся воды спереди, то есть, выше по течению таким образом, чтобы не оказаться в воде потом, то есть как можно ближе к берегу.
— Так если у вас там плотины нет, так и окажемся на берегу.
— А не скажи! Как оно тут, русло-то, проходило? Неизвестно. Так что перестрахуемся, по краю пройдём.
Иван стал спускать с крутичка к воде. Андрей двинул за ним, а Володя застрял наверху. Он вдруг, неожиданно даже для себя, сдрейфил. Он стоял в смятении, оглядываясь, будто прощаясь.
— А может, не надо мне лазить, куда ни попадя, — бормотал он под нос.
— Володя, чего ты там? Спускайся, — крикнул ему снизу Андрей.