— Да, — колдун кивнул.
— Ты… Ты ведь спасешь Мати? — прикусив губу, Евсей помолчал несколько мгновений, а затем продолжал: — Я понимаю: ее уже не вернуть к жизни. Но, может быть, возможно хотя бы подарить ей милосердную смерть, ту, которая приведет ее в сад благих душ, даруя в грядущим нам новую встречу… Это место… — он огляделся вокруг, ненадолго остановился на шатре Куфы, от которого веяло холодом вечной смерти, — оно не для нее — такой чистой и наивной…
— Она и не останется здесь, — тихо проговорил Эрра. — Но ты зря молишь о ее смерти. Это-то как раз не сложно… Мы надеемся сохранить ей жизнь. Для этого ты здесь.
— Я?!
— Ни я, ни Шамаш не знаем того сна, которым уснула девочка, — между тем, продолжал Эрра.
— Да, конечно… — понимающе кивнул Евсей. Ведь все сны для бога солнца придумывала госпожа Айя. Что же до Губителя… О нем людям было известно вообще очень мало, так что…
— Никому не дано повлиять на сон, придуманный другим, — между тем, негромко проговорил Шамаш.
Евсей тотчас вскинул на него взгляд. Да, сон — именно та стихия, самая лживая и хладнокровная, над которой никто не имеет полной власти, за исключением, разве что, повелителей сновидений.
— Сон, — продолжал бог солнца, — не мир и не бездна, не жизнь и не смерть. Он нечто на грани… Или, возможно, в одном шаге за гранью того, что мы способны понять. Он связан с реальным миром тысячью нитей, не возможен без памяти, чувств, мыслей и фантазий мира яви, из которых он черпает свои силы, на чем строит свое бытие. Мне известно лишь два способа повлиять на сон: придумать его, словно легенду, находясь еще в мире яви, запланировать каждый шаг и поступок, продумать все — от цвета неба до числа снежинок под ногами, или же явиться в сон с открытым сердцем и чистым разумом, и уже там, осознав отличие между ним и явью, взять в руки нити его судьбы. Первое — это то же самое, что создать мир из ничего, второе — изменить существующее, подчинив своему слову.
— Это значит… Это значит, что боги сновидений должны быть самыми могущественными среди небожителей! Но ведь это не так! — воскликнул Евсей. — Да, госпожа Айя обладает великими силами, но только на земле! Среди богов, рядом с Тобой или госпожой Кигаль Она — всего лишь юное хрупкое деревце в тени трехсотлетнего дуба… Прости… И Ты, — он воздел руки вверх, — Матушка Метелица прости меня, но это правда! Что же до бога сна, то о нем и говорить не приходится, когда…
— Давай не будем сейчас вдаваться в религиозные споры, — прервав его, Эрра недовольно поморщился.
— Он прав, — к удивлению караванщика, кивнул, соглашаясь со своим врагом, Шамаш. — У нас не осталось времени на разговоры. Тебе придется довольствоваться тем, что я успел сказать… Пора…
…Казалось, что будущий миг остановился на грани миров. Летописец напрягся, подсознательно чувствуя, что должно произойти что-то необычное, что-то, что затем станет главной частью самой волшебной из легенд.
Шамаш взмахнул рукой, огораживая окружавшую их часть мира словно куполом от всего остального, что могло, вмешавшись в планы, нарушить их ход.
Звуки стихли, проглоченные неведомой доселе тишиной, в которой стук сердца казался громок, как раскат грома, а дыхание хранило в себе силы яростных ветров. Те робкие огоньки звезд, которые сохранились блеклой тенью возле дальнего края горизонта, погасли, но на смену их свету не пришла тьма, когда все вокруг озарилось иным, магическим пламенем, исходившим от самого воздуха, возникая ни из чего.
Спустя несколько мгновений, налюбовавшись новым обликом окружившего их мира, Евсей повернулся к Шамашу, но, лишь взглянув Ему в лицо, в страхе отшатнулся в сторону, сглотнул комок, подкативший к горлу, сжал пальцы, стараясь сдержать дрожь и мысленно повторяя слова молитвы.
И прежде глаза бога солнца казались ему необычными, выдавая Его божественную природу — черные, глубокие, притягивавшие к себе не только тех, кто заглядывал в них, но и весь окружавший мир, горевшие собственным, неотраженным светом — мерцанием звезд. Сейчас же в них не осталось ничего человеческого. Перед Евсеем открылись истинные очи великого бога. Веки стали вратами в мир небожителей, зрачки зажглись золотыми солнечными кругами, свет которых прорывался в мир людей, освещая его неведомым, загадочным пламенем.
Караванщик, не в силах выдержать этого взгляда, зажмурился. Но свет прорывался даже сквозь сжатые веки и человеку пришлось закрыть лицо ладонями, отвернуться в сторону, прячась, силясь отыскать вокруг хотя бы крохотный осколок тени, чтобы спрятаться в нем.
А затем пламень угас, так же внезапно, как вспыхнул. Во власти любопытства, караванщик осторожно приоткрыл веки. Глаза Шамаша были закрыты.
— Прости, — проговорил колдун. — Я не думал, что силы, которые мне удастся собрать, будут настолько велики.
— Господин, я… — в этот миг Евсей был готов на все. Прикажи ему повелитель небес спуститься в подземный мир, подняться в небесный или даже войти в пределы Куфы — он сделал бы это не раздумывая ни мгновение. Караванщик ждал одного — воли своего божества, Его приказа.
Шамаш почувствовал смятение, охватившее собеседника, трепет души, затмение разума, решимость сердца. Он качнул головой. Это была совсем не та реакция, которой он ждал. Ему казалось, что все случившееся с торговцем за последние мгновения, тот мир, в который он попал, должны были притупить чувства караванщика, сделать его менее восприимчивым к чуду. Ему страшно не хотелось тратить время на новые разговоры, но он понимал — раз так, без них не обойтись.
— Успокойся, — караванщик воспринял это как приказ и подчинился. Стук сердца снова стал спокойным и ровным, дрожь ушла, — и послушай меня, — на смену слепой решимости пришла готовность мыслить и понимать, — мне понадобится твоя помощь.
— Смогу ли я… — он был всего лишь смертным, простым смертным, даже не магом!
— Больше некому, — Шамаш не оставлял ему возможности отказаться.
— Если Ты этого хочешь… — как он мог спорить с повелителем небес?
— Я собираюсь обратиться к тем, в кого верю.
— Ты позовешь Айю?
— Нет.
Караванщик вскинул голову. На его лице отразилось удивление. "Кто же может быть ближе Тебе Твоей великой супруги? — но потом он вспомнил встречу с подземными богинями, убеждавшими забредшего к ним смертного, что бог солнца, очнувшись от болезни, забудет Айю, выберет себе другую жену. — Это дело небожителей, — он замотал головой, отгоняя от себя мысли, — кто я такой, чтобы судить?" — и Евсей промолчал, вслушиваясь в тихую, задумчивую речь Шамаша, подобную шороху ветра.
— Я хочу спросить совета у тех, кого здесь называют Свышними. Но чтобы достичь их, мне потребуется преодолеть долгий путь — путь не для ног, а разума, души, духа, которым придется охватить все мироздание, чтобы приблизиться к высшим. И мне нужно, чтобы кто-то был рядом с той частью моей сущности, которая останется здесь, связанная незримыми узами со мной уходящим… Я понимаю, во всем этом трудно разобраться… В общем, мне дано лишь спросить. Ответ будет дан тебе.