— Все в порядке, милая, — Лигрен взял Сати за руку, сжал пальцы, успокаивая. — Хозяин каравана жив, он выздоравливает…
— Благодаря тебе, — донесся до нее голос Шамаша, заставив караванщицу в смущении покраснеть. — Спасибо.
— Спасибо, милая, — лекарь, подбадривая, кивнул, затем протянул чашку с отваром. — Вот, выпей: это поможет тебе успокоиться и заснуть, восстановит силы.
Она быстро качнула головой, пытаясь сказать, что с ней все в порядке, что напиток нужнее больным. Но…
— Выпей, девочка, — поддержал лекаря Шамаш.
И, подчиняясь воле повелителя небес, она тотчас взяла из рук Лигрена чашку, сделала несколько поспешных глотков, даже не замечая вкуса напитка.
— Спасибо, — прошептала она, возвращая сосуд. — Спасибо! — ее глаза, сиявшие почитанием и любовью, устремились на бога солнца. Его забота о простых смертных, внимательность, доброта подкупали больше всех сокровищ мироздания, которые Он мог бросить к ногам жителей земли, согревали сильнее тепла чуда, освещали путь вернее огня небесного светила, восхищали более божественного ореола. А в следующее мгновение, устыдившись вдруг своих мыслей, она, пряча глаза, поспешно выбралась из повозки.
— Иди и ты, лекарь, — колдун повернулся к Лигрену.
— Он скоро очнется, — проговорил тот, всматриваясь в лицо Атена.
— Да.
— И будет испытывать страшную слабость… Я сделаю побольше отвара, — он двинулся к пологу, затем, задержавшись, чтобы взглянуть на волка, добавит: — Ему тоже.
Зверь издал фырканье, похожее на смех.
"Он что, хочет отравить меня? — его глаза, заискрившиеся веселыми огоньками, обратились на хозяина. — Вряд ли ему это удастся, раз уж меня не убил яд Несущей смерть".
"С чего это вдруг такие мысли? Разве этот человек сделал что-то, заставляющее тебя думать, будто он замышляет зло?»
"Я знаю, сын огня хочет помочь — только и всего, — волк вновь фыркнул. — У тебя совсем нет чувства юмора!"
"Да, сам я еще могу шутить, но чужие шутки мне понимать не дано. Тем более такие".
"Смеяться можно над всем, даже над опасностью. Особенно когда она остается позади…"
"Так ты выпьешь отвар? Он укрепит твои силы".
"Ну, если ты так хочешь…"
"Вот и умница", — хозяин коснулся его головы.
"Тебе не кажется, что я заслуживаю большего?"
"Что, проголодался?"
"Жутко! Скажи ему, раз уж он все равно собрался идти, пусть принесет мне что-нибудь вкусненькое".
Шамаш кивнул, затем повернулся к Лигрену, замершему возле полога, ожидая, что скажет бог солнца:
— Пожалуйста, принеси еще кусок мяса для Хана.
— Конечно, — заторопился Лигрен. — Я быстро!
"Правильно, — проурчал волк, одобряя решение хозяина, — вот это лекарство вмиг поставит меня на лапы", — он потерся о руку Шамаша головой, а затем, свернувшись в клубок с ним рядом, согреваясь теплом друга, задремал.
Его сопение наполнило повозку покоем, увлекая за собой в мир сна.
Колдун, наклонив голову к плечу, замер, не спуская с волка взгляда черных глаз, мерцавших глубинным, своим собственным, а не отражением пламени сосудов с огненной водой, огнем. В его душе все еще сохранялось беспокойство, которое, однако же, уже начало вытеснять умиротворение, когда с каждым новым мигом, с каждым новым вздохом своих спутников Шамаш понимал, что опасность миновала.
— М-мх, — первым, что услышал Атен, приходя в себя, был его собственный стон.
Хозяин каравана чувствовал себя так, словно всю последнюю неделю пировал, не останавливаясь ни на миг. Голова была тяжелой и жутко болела, перед глазами все время кружились, словно пчелиный рой, какие-то красноватые точки, в животе была тяжесть, во рту — горечь и вообще казалось, еще немного, и его вывернет наизнанку.
Сколько Атен ни старался, он никак не мог вспомнить, что же произошло. Вообще-то, хозяин каравана не был любителем залить за ворот, хотя не видел ничего такого и в том, чтобы выпить после тяжелого дозора на пронизывавшем ветру и жгучем морозе снежной пустыню наперсток-другой огненной воды, разумеется, не той, которой обогревались повозки, а очищенной, настоянной на различных травах и ягодах и разбавленной водой… Но сейчас он чувствовал себя так, словно, перестав соображать, что делает, вылил в себя содержимое лампы. И, судя по тому, как сильно его мутило, он почти что поверил — так оно и было.
"Интересно, в честь чего было веселье? — подумал Атен. Он повернулся на бок, чтобы было удобнее вставать. — Надеюсь, я додумался завалиться спать в командной повозке и не напугал своим видом дочку?" В караване все на виду и очень на многие вещи, которые скрывают от посторонних глаз в городе, здесь смотрели спокойно и безо всякого смущения, как на нечто обычное, само собой разумеющееся. И, все же… Все же Атен считал, что это не правильно, когда дети видят своего родителя в таком виде. Как они смогут после этого уважать его, без упреков и сомнений следовать его дорогой, имея возможность убедиться, как нетвердо он стоит на собственных ногах?
Караванщик сощурился, огляделся вокруг и в первый миг вздох облегчения сорвался с его губ, когда он понял, что не в своей повозке. Но уже через мгновение он к немалому удивлению осознал, что это и не командная повозка. Атен насторожился, озабоченно свел брови, сжал губы, силясь вспомнить хотя бы что-нибудь из событий последнего времени. Но в голове была совершенная пустота.
Он перевернулся на другой бок и тотчас увидел Шамаша, сидевшего возле священного волка. Вот бог солнца поднял голову, посмотрел на караванщика. Их глаза встретились… И стоило Атену заглянуть в них, как он вспомнил все.
Губ Шамаша коснулась улыбка.
— Я рад, что ты, наконец, очнулся, — тихо проговорил он.
— Эо ё я еи, — он хотел сказать: "Это все яд змеи", но не смог. Караванщик даже сам удивился, каким хриплым и скрипучим оказался его голос, как неуверенно, нетвердо, искажая слова почти до неузнаваемости, он звучал. Язык распух и стал неповоротливым, сухие, потрескавшиеся губы не слушались, любое движение причиняло боль, разбиваясь трещинками, из которых сочилась соленая кровь, во рту было совершенно сухо, горло першило, и как Атен ни старался, ему не удавалось сглотнуть горький комок.
А потом он вспомнил все, что предшествовало встрече со снежной змеей, что вынудило его покинуть тропу каравана и углубиться в снега пустыни. — Ма-и! — он оперся на локти, силясь приподняться, но Шамаш остановил его.
— Лежи. Не трать понапрасну силы. Твое тело справилось с ядом, но все еще очень слабо.
— Ма-и! — упрямо повторил Атен. Он понимал, что не должен докучать вопросами богу солнца, которому он и так очень многим обязан. Лишь одному небожителю известно, что Ему пришлось сделать, к каким силам прибегнуть, чтобы сохранить хозяину каравана жизнь. Но сердце отца не могло успокоиться до тех пор, пока не узнает, что с его дочерью все в порядке.
— Малышка вернулась в караван, — не спуская с собеседника взгляда, проговорил Шамаш. — У меня не было времени проведать ее, но я чувствую — она рядом… — он заглянул в глубь его глаз: — Понимаю, что тебе не достаточно моих слов, что ты хочешь убедиться во всем сам, но сейчас для этого еще не время. Обожди хотя бы несколько часов. Все в караване молились за тебя, делали все, что могли, стремясь продлить твои дни. Нельзя чтобы эти усилия были потрачены напрасно…
Атен откинулся обратно на подушки. Но его сердце продолжало нервно биться, а разум вновь и вновь пронзали своими острыми иглами холодные мысли — недобрые предчувствия. Он подбирал слова, чтобы объяснить свою тревогу, но в тот самый момент, когда, наконец, разжал губы, полог повозки приподнялся и в нее забрался Лигрен.
Лекарь принес с собой большой глиняный горшок с отваром и несколько широких плошек. Увидев, что хозяин каравана пришел в себя, он облегченно вздохнул:
— Вот и отлично, — не медля, он пододвинулся к Атену, плеснул в плошку немного целительной влаги и поднес к губам караванщика: — Выпей. Это вернет тебе силы.