— Фейр я… — она виновато взглянула на собеседницу. Ее глаза были такими несчастными, что заглянувшей в них женщине захотелось заплакать, прижать к себе голову девушки, стремясь хоть как-то успокоить.
Рамир долго не могла совладать со своим голосом, который сперва дрожал как лист на ветру, а затем и вовсе пропал, так что девушка не могла произнести ни слова, будто онемев. Ей было страшно. Она боялась говорить правду. Вот если бы было можно просто промолчать! Ведь никто не видел, как она передавала дочке хозяина каравана эту проклятую ягоду.
"Если караванщики узнают, они убьют меня! — в ужасе думала она. — Боги накажут меня и у души не останется никакой надежды, она навеки станет узницей самых черных и страшных пещер во владениях госпожи Кигаль!»
Она хотела промолчать… Но потом подумала: а если правда нужна? Если без нее девочка никогда не проснется?
— Я дала дочери хозяина каравана ягоду. Только одну! — поспешно добавила она, а затем, со страхом глядя на Фейр, продолжала, оправдываясь: — Она попросила и я… Я не могла ей отказать! — уткнувшись лицом в грудь старой женщины она расплакалась.
— Ну-ка успокойся! — прикрикнула на нее Фейр, понимая, что, стоит ей проявить слабину и пожалеть девушку, как этим потокам слез не будет конца. А ей нужно было еще так многое разузнать.
— Я не хотела причинить ей зла! — всхлипывая, продолжала та. — Я просто не могла отказать ей в просьбе… Фейр, это ведь всего одна ягода! Она же не должна была, не могла ей повредить! — в ее глазах была мольба — просьба понять и простить.
— Пошли, девочка, — старая женщина потянула ее за собой в сторону повозки рабынь. — Будет лучше, если ты обо всем расскажешь.
— Хозяевам каравана? — Рамир побледнела, словно снег, в страхе стала упираться. — Нет, я не могу! — сорвался у нее с губ толи возглас, толи стон.
— Ты должна! — Фейр строго взглянула на нее. О, как ей хотелось успокоить девушку, стереть слезы с ее щек, унять дрожь рук. Но она обязана была быть с ней в этот миг твердой. Для ее же блага.
— Они убьют меня! — выпалила Рамир в слух ту мысль, которая, придя к ней в начале разговора, не покидала ее душу до сих пор.
— Не бойся, милая, — видя, что ее собеседница стоит на грани отчаяния, женщина вздохнула и, все же, решилась погладить ее по мягким, шелковистым волосам, успокаивая. — Не бойся, — повторила она. — Господин справедлив. Он не позволит случиться злому.
— Но Его нет в караване! — в отчаянии она всплеснула руками.
— И что же? Он — повелитель небес и видит все, происходящее вокруг.
— Да, — Рамир кивнула. — Да, - в ее глазах стала поблескивать уверенность, придавшая ей сил. — Он справедлив. И если Он хочет чтобы я все рассказала, я расскажу.
— Умница, — Фейр улыбнулась, пряча улыбку в складках морщин, окруживших словно сетью губы женщины. — Идем, дорогая.
Она повела девушку назад, к жилым повозкам, возле одной из которых стояли в окружении рабов Лигрен и Лина, внимательно слушая их.
— Лигрен… — Фейр подвела Рамир прямо к лекарю. Она спешила, понимая, сколь важно время, когда речь идет о возможном отравлении, время, которого и так было упущено слишком много.
Тот повернулся к ним. На его лицо набежала тень. Бросив лишь один быстрый взгляд на молодую рабыню, которая стояла, низко опустив голову, сжавшись, словно в ожидании удара, Лигрен понял, что все то, в чем он так долго пытался переубедить Лину, могло оказаться правдой. Принять эту мысль, согласиться, свыкнуться с ней было невыносимо трудно. И лекарь молчал, ожидая, когда рабыни произнесут слова, которые изменят все.
— Я… — Рамир быстро скользнула взглядом по лицу приемной матери. Нет, она совсем не хотела, чтобы из-за нее пострадала маленькая хозяйка — это милое, доброе создание. А что до вины… Так или иначе, она совершила проступок, за который должна была держать ответ. — Это я дала дочери хозяина каравана ягоду Меслам.
Лигрен несколько мгновений пристально смотрел на нее, не говоря ни слова. Его лицо оставалось непроницаемым и холодным, в глазах был лишь след раздумий.
— Что ты сказала? — в отличие от лекаря, которого услышанное заставило замереть, Лина, наоборот, вскинулась, выйдя из оцепенения мыслей, которые не вели никуда.
— К Мати эта злополучная ягода попала от Рамир, — видя, что девушка не в силах больше произнести ни слова, полностью вверив свое сознание ожиданию кары, которая с каждым новым мгновением казалась ей все более и более неотвратимой, ответила за нее Фейр.
В первый момент женщина решила, что неправильно расслышала, но потом, поняв, что никакой ошибки нет, захлебнулась в гневе:
— Да как ты…
— Постой, Лина, постой. Я согласен: то, что она сделала, заслуживает осуждения…
— Осуждения?! Всего лишь осуждения?!
Рамир зажмурилась. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Мысленно она молила бога солнца: пусть все случится как можно быстрее, уже сейчас. Она с радостью примет любое наказание. Только бы они ее простили, только бы она сама больше не чувствовала себя такой виноватой!
— Да задумайся ты хотя бы на миг! — воскликнул Лигрен. — Задумайся над тем, что судьбу не изменить! Она вершится вне зависимости от нас! И если так должно было случиться, то это произошло бы и без помощи рабыни! Неужели ты не чувствуешь, что за всем этим стоит воля не смертного, а небожителя? И еще. Теперь мы знаем, как ягода попала к Мати, но как она оказалась у остальных, у твоих сыновей?
— Она же и дала! — всплеснула руками Лина. К чему, когда все ясно и так, еще в чем-то разбираться?
— Хозяйка, нет! — в ужасе прошептала Рамир. — Я никогда…
— Умолкни! — оборвала ее женщина. — Какое вообще ты имеешь право вмешиваться в разговор свободных?!
— Лина, так нельзя. Даже твой страх за детей не оправдывает…
— Она преступница! Почему ты пытаешься ее защитить?
— Она несчастное создание, которое корит себя куда сильнее, чем на это способна даже ты! То, что произошло, было выше ее. Однако, она нашла в себе силы во всем признаться. Она даже готова взвалить на себя вину, которой на ней нет! Так какой, скажи на милость, какой ей смысл что-то скрывать? Она…
— Да как ты можешь верить… Хотя нет, конечно! Ведь ты сам совсем недавно был рабом!
— Это так, — внутри Лигрена все сжалось в напряженный ком нервов. Но он заставлял свой голос звучать ровно, разве что приглушенность выдавала его чувства. — А до этого я был жрецом города. Боги изменили мою судьбу. Потом Они изменили ее вновь, вернув свободу. Как Они захотят, так и будет. Будь на то Их воля, и ты однажды утром могла бы проснуться рабыней. Или все не так, женщина? Скажи мне, я не прав?
— Прав… — вынуждена была признать та.
— А если прав, послушай меня. И постарайся понять. Рамир не могла дать ягоды твоим сыновьям хотя бы потому, что ты не отпускаешь мальчиков ни на шаг от себя.
— Ну…
— И еще. Допустим, что это Мати передала детишкам ягоду Меслам, чтобы ей не было одиноко во сне. Но одна единственная ягодка, разве она настолько сильна, чтобы на десять дней усыпить шестерых ребятишек?
— Откуда мне знать!
— Зато я знаю! И знаю наверняка. Для такого ягод должно было быть уж никак не меньше чем по одной на каждого малыша.
— Шесть! — рабыни в ужасе переглянулись, только сейчас начиная понимать, о чем идет речь. — Но это невозможно! Никто никогда не дал бы девочке столько ягод, как бы она ни просила, приказывала или даже угрожала! Ведь если кто-то съест больше двух ягод его сон станет вечным!
— Но если всему виной эти проклятые ягоды, где еще дети могли взять их! — воскликнула Лина.
— Ты уверена, что сама не собирала?
— Ну разумеется! Я чту закон каравана!
— Может быть, случайно перепутала их с чем-то иным?
— Я похожа на дуру? — караванщица смерила лекаря взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Она была на грани того, чтобы взорваться от гнева. И лишь страх за детей сдерживал ее ярость, направляя весь пламень души в ином направлении.