— Если бы я сказал, что мне не обидно, ты бы не поверила мне, так ведь? — наконец, спросил он.
Та кивнула, чувствуя, как ее собственная обида тускнеет, блекнет и теряется рядом с его печалью.
— Не грусти, — она не сводила с него доброго, лучистого взгляда, спеша поддержать того, в ком видела своего самого лучшего друга. — Хочешь, я буду почитать тебя?
— Ты? — в глазах Лаля печаль сменилась удивлением… Или это было не удивление — только полог, за которым скрывалось торжество, будто бог сновидений ждал от своей гостьи именно этих слов.
— Да. Как бога сновидений.
— Мати… А я мог бы стать твоим богом?
— Моим богом? — не совсем понимая его, переспросила девочка.
— Я хотел бы стать твоим покровителем.
— Ну… — это было так неожиданно, что в первый миг она даже растерялась.
— Мое покровительство не будет тебе в тягость. Служение богу сна просто — нужно только спать и видеть сны.
— И все?
— Да. Ну, может, еще, если сама этого захочешь, помогать мне придумывать сновидения и посылать их смертным. Поверь, это очень даже забавно.
— Но я не умею!
— Научишься. Это не словно… Так что ты скажешь?
— Я не знаю… — она пожала плечами. Конечно, ей хотелось научиться сочинять сны, словно сказки, а потом управлять ими, подчиняя себе. Это было бы так здорово. У нее даже перехватило дыхание от предвкушения чуда, которое вот-вот должно было спуститься золотой птицей к ней на ладони. Но… Но что-то мешало ей просто взять и согласиться — что-то неясное, чей-то голос, похожий на ее собственный, звучал в голове, нараспев повторяя краткое «нет», складывая из него песенку-заклинание, такую забавную, что рожденные ею смешинки защекотали в носу. — Ой! - Мати ошарашено уставилась на стайку маленьких серебристых рыбок, подплывших к самому ее лицу. — Что это? Летающие рыбки! — восхищенно воскликнула она. — Смотри! Смотри скорее, пока они не улетели!
Лаль взглянул на них, поманил пальцем и вот уже они закрутились вокруг его руки, как обруч, словно танцуя под слышную лишь им одним мелодию.
— Здорово! — восхищенно прошептала Мати. Как бы ей хотелось, чтобы эти крохотные комочки-создания слушались и ее. Она бы приказала им… О, с ними было бы так интересно поиграть, поговорить, ведь они должны знать столько всего интересного…
— Рыба разговаривает лишь в сказке, — прочитав ее мысли, хмыкнул Лаль. — Во сне это невозможно.
— Почему? — Мати даже расстроилась. Она-то думала, что сон даже больше, чем сказка, что он — само чудо.
— Увы, — его голос стал задумчив, немного грустен, — сновидение — лишь обратная сторона были, отражение яви в зеркале небыли, но не она сама. Это… Это мираж посреди снежной пустыни, образ оазиса, кажущийся на расстоянии столь же волшебным и прекрасным, как самый чудесный город, но стоит подойти поближе, протянуть руку — и все рассеется.
— Но ты говорил, что во сне возможно все, чего я захочу. Если я захочу попасть в сказку…
— Ты и попадешь в нее. Однако это будет не сама сказка, а лишь сон о ней. Впрочем… Если ты очень-очень захочешь, и не ты одна, а все люди, может быть, у вас и получится…
— Лаль, — Мати уже не слушала его, думая о другом, — но ведь рыбки летают только в сказках!
— А кто тебе сказал, что они летают?
— Ну вот же, вот, — девочка ткнула пальцем вперед. — Ой, - она поспешно отдернула руку, но поздно: испуганные ею маленькие создания поспешно унеслись прочь. — Ну, ты сам видел: они летали!
— Не летали. Они плавали.
— Плавали по воздуху… — задумчиво проговорила Мати, рассматривая эту фразу с разных сторон, словно покрытый занятным рисунком камешек. — Так боги называют полет?
— Полет есть полет. А эти маленькие шалуньи именно плавали. В воде.
Она не смогла сдержать смешок.
— Что хихикаешь?
— Если они в воде то и мы, выходит тоже?
— Да.
— Но это невозможно! Вода мокрая, я бы почувствовала! И, главное, мы… Ну, не знаю, как ты, ты все-таки бог, а я бы точно захлебнулась… — и стоило ей об этом подумать, как она почувствовала, что липкая влага обдала ее волной со всех сторон, окружая прозрачной стеной. Она нервно дернулась, вздохнула… И вдруг поняла, что не может дышать, испугалась, закрутилась, не зная, что делать, по-рыбьи то открывая, то закрывая рот, но ловя не живительный воздух, а все ту же пресную безвкусную воду.
— Быстро наверх! — заметив, что с Мати случилось что-то неладное, крикнул Лаль, а затем, сорвавшись со своего камня, схватив девочку, потянул вверх, к поверхности.
Она пришла в себя лишь на берегу. Сердце стучалось так быстро, что, казалось, вот-вот выскочит из груди, его стук гулкими ударами отдавался в голове, уши словно снегом забило, перед глазами кружили золотые мухи.
Несколько мгновений Мати только и делала, что откашливалась и отплевывалась.
— Ш-што с-с-случилось? — стуча зубами, не понимая, почему ей так холодно, когда вокруг царит жара, с трудом выговаривая слова заплетающимся языком, спросила она.
— Я говорил тебе: сон — это мираж. И стоит прикоснуться к нему рукой, как его нереальные образы растворяются, обретая черты яви.
— Значит, если бы я не поняла, что нахожусь под водой, или не подумала, что там невозможно дышать…
— Ты продолжала бы преспокойно сидеть на дне озера, любуясь его красотами… Хорошо…
— Что тут хорошего!
— Хорошо, что ты все поняла. Тебе нужно было кое-что усвоить, и сон дал наименее трудный урок.
— Ничего себе — "на-и-ме-не-е"! — это слово было новым для нее, и она произнесла его по слогам, чтобы не ошибиться. Впрочем, несмотря на незнание, она прекрасно поняла, какой смысл Лаль в него вкладывал. — Я ведь могла задохнуться и утонуть!
— Успокойся. Я же был рядом и вытащил тебя.
— А если б тебя не оказалось поблизости, если б ты остался с младшими?
— Ты б выплыла сама. Даже не умея плавать. Озеро неглубокое. Вода вытолкнула бы тебя на поверхность.
— А если…
— Мати, вода — одна из самых добрых и милосердных стихий. Она щадит своих пленников, в отличие от воздуха или огня. Чем в страхе оглядываться назад, лучше на миг представь себе, что могло случиться, взмой ты на крыльях ветра в небеса, а потом, под облаками, вспомни вдруг, что обычные люди не летают. Что бы случилось с тобой тогда? А что было бы, если б ты забралась огненной ящеркой погреться в жерло вулкана, а затем, в самом сердце огня, поняла, что ты — маленькая смертная девочка, а не дух пламени?
— Б-рр! — она нервно дернула плечами. Страх мурашками пробежал по спине, забрался в душу, морозя ее своим дыханием. А затем на смену ему пришла еще большая обида, чем та, что загнала ее на дно озера: — Что же теперь, — на ее глаза вновь навернулись слезы, — мне и летать нельзя? Но я хочу!
— И летай себе на здоровье.
— Как? Теперь я буду бояться. Я не хочу умереть здесь, — странно, но, несмотря на то, что ей нравилось в мире сна, одна мысль о том, чтобы встретить в этом краю свою смерть рождала в ее душе страх, граничащий с паническим ужасом, который заставлял бежать прочь… Почему?
— Наяву для людей смерть — это сон, вечный сон, — прочитав ее мысли и отвечая на них, а не на произнесенный вслух вопрос, проговорил бог сновидений, — а во сне, наоборот, смерть — это пробуждение, — его губ коснулась улыбка. — Ты не хочешь умирать здесь, потому что не хочешь уходить отсюда. Я очень рад, что мой мир так понравился тебе…
— Лаль, — девочка слишком близко боялась смерти, чтобы не задумываться над ее природой, не задаваться множеством вопросов: — А если кто-то захочет проснуться среди вечного сна, он оживет?
— Если сможет проснуться — то да. Во всяком случае, так должно быть, так было установлено, когда определялся порядок вещей.
Мати поморщилась: — Ты сказал это с таким выражением, словно это и не правда вовсе, а обман. Или заблуждение.
— Я не знаю, Мати. У меня собственный мир сна и я никогда не бывал в другом…
— Ты сам придумываешь себе сны?
— Я не сплю.
— Никогда?! Но разве это возможно?
— Конечно. Я бог, а, значит, для меня возможно все.
Она взглянула на него с тенью сочувствия: — Бедный! Во сне столько всего интересного!