– Не спорю. Сколько?
– Не дорого... Совсем не дорого!.. На всем базаре не найдешь такого чудесного и такого дешевого подноса.
– Сколько?
– Тысячу франков.
– Рехнулся? Какую цену заломил! А те белые тапочки, они почем?
– Сто франков.
– Сто франков! Так и разориться недолго! Даю пятьдесят.
– Ты хочешь моей смерти!.. Девяносто.
– Нет, пятьдесят. Я сказала пятьдесят франков.
Торговец возводит глаза к небу, взывает к Аллаху и охает:
– Восемьдесят пять... только ради тебя!
– Нет. Восемьдесят пять все равно много. Ладно, значит, не судьба. До свидания.
И вы отходите к соседней лавочке, продавец которой тоже уже бежит вам навстречу.
Первый торговец, догоняя вас:
– Вернись, красавица!.. Вернись! Отдаю за восемьдесят!
– Семьдесят пять – и так и быть, беру эти ужасные тапки.
– Согласен, семьдесят пять! Но мои дети умрут с голоду!..
Что, впрочем, не мешает ему упаковывать ваши тапки с широкой улыбкой, на которую вы отвечаете не менее широкой улыбкой. Семьдесят пять им красная цена.
Но не станете же вы ломать такую же комедию в дорогом диоровском бутике, чтобы получить десятипроцентную скидку на флакон ваших любимых духов с ароматом ландыша.
Ни у «Леклерка» ради скидки на маленькие бисквитные пирожные. Продавщица вызовет службу спасения, и ваш муж потребует у вас развод за «публичный позор».
Хотя...
Странное у вас и у Любимого Мужа отношение к деньгам.
Вы, например, всегда боялись оказаться на старости лет в нищете и окончить жизнь в жутком, вонючем приюте, вроде того, куда бабушка возила вас по четвергам, чтобы одарить пирожными и связанными вашими руками шарфами слабоумных, пускающих слюни стариков. В семнадцать с половиной вы узнали, что значит голодать. Потом вы пахали как лошадь на трех работах (вас прозвали Бульдозером); так прошло несколько лет, потом вы стали наконец прилично зарабатывать...
... и сразу же начали откладывать деньги...
... на которые купили разрушенную ферму, ставшую, мало помалу, вашим домом, – и все это...
... НЕ ЗАНЯВ НИ ГРОША.
Потому что слово «ЗАНИМАТЬ» было и остается для вас синонимом разорения и даже тюрьмы!
Вы так до сих пор и не поняли, откуда у вас этот страх. Может, сказалось то, что оба ваши дедушки были банкирами и оба разорились. Занять означает для вас платить в полтора раза дороже за машину в течение пяти лет. Потом, по истечении трех, заболеть или, еще хуже, лишиться работы и, следовательно, не выплатить долг до конца. Тогда – оп-ля! – у вас отбирают ваш «пежо», мебель распродают с молотка и, возможно, вас самих сажают за решетку, как это случилось с маркизом де Садом.
Ваш консультант в Национальном парижском банке, милейший человек, много раз пробовал объяснить вам, что такое случается только в романах, что никогда – он клянется головой своего директора! – он не отправит вас в тюрьму; но вы тем не менее продолжаете верить в худшее.
Поэтому вы очень строго отчитали вашего внука Матиаса, когда он пришел с жалобной физиономией ЗАНИМАТЬ у вас две тысячи франков на покупку мотоцикла Suzuki.
– Никогда ни у кого не занимай деньги! (В особенности на мотоцикл Suzuki.) Именно таким образом люди и попадают в американский клуб «анонимных должников».
Вы ПОДАРИЛИ ему эти две тысячи франков, потому что на собственном горьком опыте знаете, что, ДАВАЯ ВЗАЙМЫ членам вашей семьи и близким друзьям, вы рискуете с ними поссориться. У них все равно не будет денег, чтобы вернуть вам долг (вам и в голову не приходит от них этого требовать), но они просто исчезнут из вашей жизни. Вместо них с вами будет разговаривать автоответчик, или же они как-нибудь поставят вас в известность, что они находятся на грани срыва, а то и самоубийства.
Вы предпочитаете потерять деньги, чем подругу.
Есть одна арабская поговорка: «Отдашь руками – ходи ногами». У вас с этим был связан один любопытный опыт.
Однажды, возвращаясь на машине из Тулузы, вы увидели, как на обочине, возле въезда на платную автостраду, голосует некий удивительный английский джентльмен. Рыжие, закрученные кверху усы, типично английская экипировка: элегантный галстук и безупречная складка на серых фланелевых брюках, в руках роскошный кожаный кейс. Ему недоставало только котелка и зонтика, чтобы быть точной копией майора Томпсона, героя дорогого вашему сердцу Даниноса.
Вас разбирает любопытство.
Почему столь элегантный господин не в Сити, а голосует на шоссе Де-Мэр? И что случилось с его «роллс-ройсом»?
Вы останавливаетесь. Сухо отказываетесь подвезти компанию молодых голландцев в шортах, не очень чистых и совершенно непричесанных, с огромными рюкзаками за спиной и сигаретами в зубах. Сажаете кузена английской королевы. И завязываете разговор на вашем английском, который вы зубрили целый год в Йоркшире, окутанном туманом, под унылые звуки рожка.