Я останавливаюсь на тротуаре перед участком. На улице легкий снегопад, словно с неба сыпется мелкий пепел. Я раскрываю ладонь, чтобы поймать снежинки, а они тают, едва коснувшись кожи. Поднимаю голову в попытке разглядеть звезды. Но их скрывают тяжелые облака и дымка лондонского смога.
А потом я заглядываю в окна в поисках Алекса. И нахожу его — силуэт в окне третьего этажа. Ходит туда-сюда, опустив голову. Бедный Алекс. Обвела я его вокруг пальца. Заигралась с его разумом и чувствами. Бедный-бедный Алекс. Лучше бы я с ним вообще не знакомилась. При первой же встрече следовало развернуться и бежать. Тогда бы я уберегла его от боли. Вместо этого что я с ним сотворила. Игрушку. Куклу на веревочках. Соучастника, отпустившего меня из полицейского участка.
Сегодня он был сам на себя не похож, но это вполне объяснимо. А тем временем снег все не останавливается. Изо рта вырываются облачка пара.
Меня мучает вопрос — что будет дальше. Все кончено и меня поймают или я могу спокойно продолжать убивать, оставаясь на свободе. Что делать дальше. Мысли не хотят формироваться в идеи, поэтому я разворачиваюсь и иду вдоль улицы.
А что, если эта ночь станет для меня последней на свободе. Я чувствую, как что-то нависло надо мной. Но нет, есть же Алекс. Такой хороший Алекс, который будет защищать меня до последнего, потому что верит...
Мимо пролетают фонари, пешеходы и машины, но я ничего не замечаю. Пока не сажусь в поезд до Челси, не могу спокойно думать.
Поезд полон странных людей. Незнакомые полуночники: пьяные подростки, старики, одиночки — и все спешат домой к Рождеству. Через проход от меня сидит испещренный морщинами пожилой мужчина. Я рассеянно разглядываю его.
И именно в этот момент меня накрывает эмоциями и осознанием.
Этот как удар в грудь. Сложно дышать. Легкие отказываются работать, я начинаю задыхаться, меня складывает пополам. Я упираюсь лбом в собственные колени. Мужчина подходит ко мне и с тревогой в голосе спрашивает:
— Что с вами?
Несколько секунд уходит на понимание вопроса и столько же на попытку набрать воздуха, чтобы ответить. Поезд еще не отъехал от станции, из-под его колес доносится шипение. Двери открыты слишком долго — а может, мне это только кажется. Время словно замедлилось.
— Все нормально, — слабо отзываюсь я. Дышать все еще сложно. Мужчина неуверенно опускается обратно на сиденье. Хорошо хоть сидящая в трех рядах впереди пьяная парочка не обращает ни на что внимания.
Наконец я успокаиваюсь. Заставляю себя дышать ровно. Сажусь ровно и откидываюсь на спинку сиденья.
Мэгги мертва.
Не представляю, сколько времени прошло: минуты, секунды, миллисекунды. Кажется, что целая вечность.
Я убила ее.
— Счастливого рождества, — тихо произносит дедушка.
Я больше никогда не увижу Мэгги. Больше никогда не поговорю с ней.
Всего четыре недели назад мы с ней ели мороженое на набережной Темзы.
Я тогда сказала, что ее любят.
— И вам счастливого рождества, — отзываюсь я.
Двери наконец закрываются, и поезд приходит в движение.
Я думаю о Лондоне. Под землей всегда мрачно, но я четко представляю, что происходит сверху. Рождественские огни, украшенные гирляндами дома и окна, уличные фонари, огоньки в небе от самолетов и вертолетов. Город, объятый светом и радостью. Только не я. Да, я на свободе, могу спокойно бродить по городу, по набережной Темзы и мосту Ватерлоо. Но всего этого мало.
Я убила Мэгги Бауэр.
Но заслуживала ли она смерти?
Глава 23
Войдя домой, я понимаю, что мама меня ждала.
Однако ожидание она скрашивала действием. В коридоре стоят шесть чемоданов: два уже забиты, остальные наполняются. Мама мечется между кухней и гостиной, переносит и складывает посуду и прочие безделушки — вазы, книжки, кофейные кружки. Одета довольно необычно: джинсы, белая блузка, никакой обуви, зато в растянутом розовом халате. Да и светлые волосы явно не видели расчески.
Глаза покраснели, но слез уже нет. От нее так и веет железной решимостью. На меня она бросает лишь краткий взгляд.
— Повезло, что твой папа сегодня не дома. Хоть от чего-то легче. Твои вещи я собрала. Помоги с остальным.
— Что? – не догоняя, отзываюсь я. — Зачем?
Она замирает и смотрит на меня с недоумением.
— Мы уезжаем, — говорит она очевидное.
— Но зачем?
— Ты и сама прекрасно знаешь ответ. Кит, ты пересекла черту.
— Я...
— Ты убила Мэгги Бауэр. Не следовало тебя никуда отпускать, надо было давно вмешаться в твою охоту за ней. Тут уже глупость за мной. Господи, какой же провал. Сама не понимаю, почему не остановила тебя. И в итоге ты ее убила и поставила нашу спокойную жизнь на кон. Я же говорила тебе, что надо действовать осторожно, помнить о карточном домике, говорила же...
Удивительно, но перед лицом опасности и в условиях нервотрепки она выглядит живее и красивее, чем многие последние годы. Хотя, в каком-то смысле, ничего удивительно.
— Да, но Алекс...
— Алекс не волшебник. Он тебя не спасет. Не теперь. Ты оказалась в самом центре нескольких убийств. Это же всем очевидно! Кроме него. Идиот.
Она поднимается по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, а я вспоминаю, что поставила под удар не только свою свободу, но и ее. Подбегаю к подножию лестницы и перегибаюсь через перила.
— Нам не надо бежать. Алекс сможет защитить нас, сможет, ты слышишь?! Это он отпустил меня из участка, мам. Он помогает мне, — кричу я. В ответ же она смеется.
— Открой глаза и вспомни, что ты не ребенок, — отзывается она. — Ты не сможешь все время таиться. Однажды ты проколешься.
— Но расследование ведет он, и он верит в мою невиновность. Доказательств у них нет. Меня не могут арестовать, основываясь на совпадениях.
— Может, он и руководит, но следствие ведет не один. Реальной власти в его руках нет, особенно учитывая последние события. Настанет момент, когда он ничего не сможет противопоставить, — произносит она и сбегает по ступенькам с толстым фотоальбомом в руках. Я протягиваю руки помочь, когда она оступается на последней ступеньке, но она справляется сама.
— Сможет, мам. Он сможет. Как бы там ни было, но к нему прислушиваются. Он сможет переубедить всех.
Мама закидывает альбом в ближайший чемодан и крепко вцепляется в мои плечи.
— Поумерь пыл, — шипит она. — Здесь оставаться больше нельзя, как и нельзя быть уверенными в нашей безопасности.
Она застегивает чемоданы. Я же безвольно наблюдаю за этим, не сходя с места.
— Куда отправимся?
— Машина приедет минут через десять. На пароме доплывем до Франции — поезда в Рождество не едут туда. Дальше пока не знаю. На месте разберемся. Но здесь оставаться нельзя. Медлить тоже нельзя, Кит, — паром отплывает через два часа, а до порта Дувр добираться полтора. Ждать следующего слишком долго. Если не успеем, то нас могут поймать.
— А как же папа?
— А что папа? Скорее всего, он даже не заметит нашего отсутствия, — с горечью отзывается она.
Я все еще сомневаюсь.
Представляю, как он войдет в пустой дом, откроет дверь, поднимется по лестнице, зайдет в спальню и только спустя несколько часов осознает, что нас с мамой нет — и неизвестно еще сколько дней пройдет, пока он поймет, что мы не вернемся. Разочаровывающий финал. После которого воцаряется тишина, пронизанная чувством полного одиночества.
Мне его жаль. И это чувство мне как-то чуждо, учитывая, сколько я злилась на него в последние годы. А может и нет, раз уж у меня вообще возникла такая мысль. В конце концов, я же любила его, а бесило, что я не ощущала того же в ответ.
Когда я говорила с ним по телефону, казалось, что я не просто прощалась с ним. Это было нечто большее. Сейчас-то я понимаю, что так оно и было, глубоко внутри я осознавала, что именно к этому все и ведет. И больше мы не увидимся. Только если в качестве Идеального Убийцы, но не Кит Уорд — некогда любимой и единственной дочери.