Увидав его, я сразу же начал пятиться. Приставив ствол к плечу, я явственно видел в прицел мистера Боди: он читал газету. По телу у меня прошла дрожь. Вот оно! Я это явственно вижу! Я не мог сказать, почему я здесь, что значил для меня этот мистер Боди, как не мог объяснить, почему мгновение спустя мой палец нажал курок.
Да, я действительно нажал курок, и ружье выстрелило. И в ту же секунду стекло, предохранявшее мистера Боди от ночной прохлады, грянуло вниз, и я увидел, как мистер Боди, человек, оказавшись прямо перед моими глазами в окуляре, кинулся на пол. Он оказался проворен! Он нырнул вниз со сноровкой парня, который прыгал в воду. Я снова нажал курок, целя не в мистера Боди, а в стену позади него. Раздался второй выстрел. Перед мистером Боди разметалась его газета, и его огромная, хрупкая голова, словно готовая зарыться в эту газету, вдавилась в пол. Я снова нажал курок. Потом еще раз. Мистер Боди замер на полу, притворяясь мертвым. Напрасно старается, я все прекрасно вижу! Но он выжидал, и я выжидал. Прошло несколько мгновений, тут он сделал робкую, скорее даже символическую, попытку протянуть руку к телефону, но я снова нажал курок и пуля ударила в стену.
После чего я повернулся и пустился бежать по подъездной аллее Боди мимо стоявших там машин. Вы удивлены, что никто не слышал моих выстрелов? Нет, что вы, конечно же меня могли услышать; слуховые органы восприняли звук, но никто не стал особо прислушиваться, да и к чему бы им было прислушиваться! Выстрелы не были восприняты как выстрелы, а, скорее, как треск фейерверка, как стреляющие выхлопы мопеда (интересно, бывают ли они у мопеда?)
Я бежал и бежал по Дынной улице. Ах, какая это чудная улочка! Право, вам стоит наведаться в Пуллз-Морэн, это местечко в двадцати минутах езды от самого городского центра и вместе с тем в двадцати световых годах от городского смрада и нищеты. Пройдитесь как-нибудь приятным июльским вечерком по Дынной улице! Ощутите мелкие камешки под ногой, вдохните еле осязаемый, островатый запах пыли (улочка не мощена). А для того, чтобы понять, каково было тогда мне, припустите бегом и представьте, будто весь Седар-Гроув вместе с Пуллз-Морэн гонится за вами. И пусть вы, как тогда и я, прекрасно знаете, что никто вас не преследует, все равно бегите, все быстрей и быстрей, с непонятной, исступленной радостью, когда ноги несут вас гораздо стремительней, чем мог бы ожидать от вас в детские годы ваш учитель физкультуры. Вот тогда вы увидите, на что вы способны! Отчего я даже примерно не знал, что совершу? Как я обошелся с мистером Боди, что я наделал! Я бежал, и в голове с той же быстротой неслись мысли — непривычные, тревожные, внезапные. Однако ноги несли меня вперед, они работали исправно, без сбоя, они несли меня вперед, обратно к Броуд-Роуд и дальше, в темноту Седар-Гроув. И вот через пять минут я снова был у дома № 4500 по проезду Лабиринт, я снова был дома.
В ту ночь я прекрасно спал; казалось, наконец-то я открыл самого себя.
13…
На следующее утро задолго до прихода газет Нада уже знала о случившемся в Пуллз-Морэн. Я слышал, как она по телефону рассеянно тянула:
— Да, это кошмар, форменный кошмар…
Едва появилась газета, как мы с Надой с жадностью принялись читать. Я был несколько удивлен резонансом, который возымело это происшествие. Для меня это был всего лишь незначительный эпизод, событие частного характера. Однако на первых полосах газеты крупными буквами я прочел: СНАЙПЕР ПРОМАЗАЛ, СТРЕЛЯЯ В БАНКИРА. Не сразу до меня дошло, что слово «снайпер» относится ко мне.
С работы вернулся Отец и тоже обсуждал случившееся с Надой. Возбужденный, встревоженный, он так сильно размахивал руками, что кубики льда позвякивали у него в стакане.
— Ну вот, дожили! Вот до чего докатились мы в провинции! — твердил он.
— Да уж! — вторила Нада.
— Ты, родная, будь поосторожней, пока меня нет. Позаботься, чтобы ставни были закрыты. Хорошо?