— Элвуд! — негромко выдавила из себя Нада.
— Да, родная?
Она быстро-быстро заморгала ресницами. Может, она плакала, — или привычно для них обоих изображала, что плачет? Кто знает. Я ненавидел Отца за то, что он выставляет ее на посмешище, что он так дразнит ее. Издевается, как над диким животным, которому сначала перекрывают путь с одной стороны, потом с другой, жертва мечется, бьется, неумолимо оттесняемая к расставленной сети, но все же, оставаясь диким животным, готовая внезапно ринуться в атаку и вмиг перекусать своих мучителей.
— Да заткнись ты, идиот паршивый! Балабон, дубина, сукин сын! — еле слышно выдохнула Нада.
— Таша, при людях! — вскричал Отец.
Мешки у него под глазами скорбно обвисли. Сигара скользнула по губе. Пухлый рот преобразился в жирную линию, но даже в этой линии выразился охвативший его испуг — парадоксально, но именно этого он добивался.
Застигнутый врасплох, мистер Хэнсом судорожно глотнул воздух и не нашел ничего лучше, как уставиться на Наду; а я с глуповатой ухмылкой все пытался поймать его взгляд, чтобы дать ему понять, мол, ничего страшного, не огорчайтесь, правда-правда ничего страшного! Это нормально, это обычно! Да поймите же вы, мистер Хэнсом! Но в присутствии Нады на меня, да и на Отца никто особо не глядел, — не только мужчины, но и женщины, хоть окажись крутом целая толпа народу. И вот мы, мужчины, Отец и я, оказывались как бы сторонними наблюдателями сцены, когда, подобно заведенной дешевой кукле, Нада выдавала обычный, трескучий и клокочущий набор слез и ярости, кончая изнеможением в финале.
— Ты издеваешься надо мной! Безмозглый невежа, ничтожество… да пошел ты вместе со своими служебными возможностями! Да чья, черт подери, вообще вся эта идея? Какого черта нам нужно менять дом?
— Не понял, ты что — упрекаешь меня в расчетливости? Да, да, именно в расчетливости! — произнес, заливаясь краской, Отец, не выпуская при этом сигары изо рта. — Мистер Хэнсом человек сведущий. Он прекрасно понимает, сколько риска стоит продвижение по службе, всякий бизнес и…
— Так вот, — припечатала Нада, — мне нравится этот дом. Именно этот.
— А сам город каков! Дядя Эдмунд прожил здесь всю свою жизнь — и в культурном возрождении города участвовал, и внес свой вклад в строительство Фернвудской библиотеки. Хотя что я, Наташа, ведь из нашего семейства никто для тебя не авторитет! Ах, Наташа, Наташа! Значит, я паршивый, значит, дубина. И еще — сукин сын? Но если так, где были раньше твои глаза и почему именно сейчас ты прозрела? Никто этого не видит, только ты. Только ты! — Он оглянулся, нашел меня взглядом, снова отвернулся. — Или так считает мой сын, наш сын? Нет. Кто, наши друзья так считают? Нет и нет! Может, так считают мои родители, мои друзья, мой собственный ребенок, мои коллеги? Или те, кто платит мне деньги? Нет! Все ко мне относятся с симпатией и есть за что. Но я действительно дубина и сукин сын, раз посвятил двое суток осмотру чуть ли не двух десятков домов, да, я тупица и паршивый сукин сын, ну а ты-то кто, Наташа, ты-то кто? Позвольте вам сообщить, мистер Хэнсом, моя жена — интеллектуалка. Писательница. Ах, простите, простите! Известная писательница…
— Господи, Боже мой! — презрительно кинула Нада.
— …не из прославленных, но известная, есть, знаете, такой тип. Только такие и способны на что-то стоящее. А то ведь, мистер Хэнсом, те, кого мы считаем прославленными, для этих интеллектуалов уже гадость, старье, мусор. Мусор! Все что мы знаем и что читаем — а ведь мы с вами, мистер Хэнсом, и в колледже учились, верно? — так вот, все наши знания — мусор, потому что мы — это мы. А таланты — они. Незаметные, непрославленные. И среди этих непрославленных, но известных интеллектуалов моя жена занимает одно из первых мест…
— Заткнись! Ты слышишь — мне нравится этот дом!
— И речь ее тому свидетельство…
— Да пошел ты со своим свидетельством! — вскричала Нада. — Сказала же, мне нравится этот дом. Живо выкладывайте свои бумаги, все барахло, какое требуется, и заполняйте! Мы заплатим семьдесят восемь тысяч, потому что, черт побери, мне нравится этот дом, сколько бы не разорялся на эту тему этот вот тип. Ха, денег у него, видите ли, нет! Да пошел ты в баню со своей трескотней, очень надо тебя слушать!
Натянуто улыбаясь, мистер Хэнсом переводил взгляд с Нады на Отца.
— Ты забываешься, Наташа! — сказал Отец, грозя ей пальцем.
— Да прекрати ты грозить мне своим… поганым пальцем! — тихо-тихо сказала Нада.
— Теперь будут новые соседи, незнакомая обстановка для Дики. Надо, чтобы он освоился, чтобы подружился с ребятами…