— Если всякий стрюцкий будет мешаться под ногами… — начал было он, однако господин в дорожном костюме не дал ему договорить.
— Если я пожелаю, вы в один момент вылетите из гвардии в армию даже без повышения в чине, — прошипел он, в упор глядя на юношу. — Советую вам поискать себе пристанища на постоялом дворе. Может, там вы произведете на кого-нибудь впечатление своим мундиром и пустым гонором…
— Прошу вас, сударь, выбирать выражения… — хотел возмутиться корнет, но голос предательски сорвался на фальцет, и возмущения не получилось.
— А ежели вдруг вы, государь мой, сочтете себя оскорбленным, — продолжал Голицын, пропустив мимо ушей реплику корнета и недобро усмехаясь, — и задумаете потребовать сатисфакцию, то я к вашим услугам. Я остановился вот в этих апартаментах, — указал князь на полуоткрытую дверь чулана, из которой выглядывала встревоженная физиономия Африканыча.
— Вы ошибаетесь, если полагаете, что гвардейский офицер будет стреляться со стрю… со статским, — фыркнул корнет и, резко повернувшись, вышел из комнаты. Несмотря на его независимый вид, многие заметили, как горели пунцовым его уши и щеки.
— Благодарю вас, господин Марципанов, — просиял смотритель, у коего как гора с плеч упала забота определять на постой такого вот хлюста. — Эко вы его ловко отбрили…
Князь пожал плечами и улыбнулся краешками губ: какие пустяки! Он победно оглядел залу, и от его взора не ускользнули большие голубые глаза, смотрящие на него с восхищением. Обладательница же этих глаз — опытный фоблас успел заметить и это — была бы решительно прехорошенькой штучкой, не будь она так тонка и не имей на носу и вершинках щечек небольших россыпей конопушек, которые, верно, доставляли ей массу забот и разочарований. Антоан постарался красиво повернуть голову и, элегантно ступая, прошел в предусмотрительно открытую Степаном дверь чулана, где тотчас превратился в злосчастного Мечислава Феллициановича. Однако настроение его положительно улучшилось.
— Ну что, старик, давай укладываться? — весело произнес он и, скинув штиблеты, повалился на кушетку, заложив под голову руки.
Африканыч, покряхтывая, стелился на полу, устраивая постель из дождевика, стеганой душегреи и ворсистого малахая в головах.
— Ты что, Степан, старые кости хочешь застудить? По полу тянет, даже я здесь чувствую. Ложись на кушетку, — великодушно разрешил Марципанов, подвигаясь к стене.
— Не должно бы так, Антоша, — дрогнувшим голосом произнес старик.
— Ничего, валетом ляжем — как-нибудь поместимся, — бодро промолвил «Антоша», заставив Африканыча сглотнуть благодарственный комок в горле. Промолвить-то он промолвил, да тут же и пожалел, потому как дядька, скинув сапоги и улегшись, выдал прямо под нос барину такое амбре от сопрелых ног, что будь на месте Мечислава Феллициановича какая-нибудь Амалия Сигизмундовна, немедля лишилась бы чувств. Но поскольку чиновник четырнадцатого класса птаха мелкая, не крупнее воробья, то Марципанову не оставалось ничего, как упереть лицо в стенку, просунув нос в пространство меж стеною и кушеткою. Снизу, и правда, слегка поддувало, зато запах африканычевых ног казался не столь жестоким. Скоро к сему неудобствию прибавилось и новое: дядька захрапел, трубно и громко при вдохе и шипяще, с легким свистом при выдохе, всякий раз словно испуская дух.
Мечислав Феллицианович еще дальше просунулся в щель между стеной и кушеткой, старался дышать мелко, не заполняя легкие полностью крутыми запахами чулана, да так и уснул. Ему снилась нагая Александра Аркадьевна, стоящая посередине жаркой пустыни и беспрестанно обмахивающаяся веером. За ней, насколько хватало взора, простирались желтые пышущие жаром пески. Она не замечала бывшего супруга, и он, дабы обратить на себя внимание, кашлянул. Александра Аркадьевна продолжала стоять к нему боком и задумчиво смотреть в даль. Он кашлянул еще и еще. Наконец, она грациозно повернула голову, заметила его и произнесла натуженно и хрипло:
— Просыпайтесь, барин…
— Да просыпайтесь же. — Тяжелая рука ухватила его за плечо и стала нещадно трясти. — Горим!
Антоан открыл глаза и увидел прямо перед собой встревоженное лицо Степана с вытаращенными глазами.
— Ну слава Богу, — выдохнул он, стаскивая Голицына с постели. — А я уж ненароком подумал, не угорели ли вы часом.
— А что, что такое? — не понимающе моргал глазами Антоан.
— Горим, Антоша, аль не чуете?
С этими словами в щель между дверью и полом вкатился клуб дыма.