Она плавно пересекла комнату и не спеша, подняла погнувшийся кубок. Осторожно поставив его на стол, сказала:
— Поговори со мной, Родриго!
— Я не хочу разговаривать.
Она бросила на него гневный взгляд и подошла ближе:
— А я хочу. Вот уже несколько месяцев я не существую для тебя.
— Прости меня. Ты думаешь, я должен переносить исчезновение Энни легко и радостно.
Она вошла в пятно света, сочившегося сквозь полуприкрытые ставни. От сна ее большие глаза слегка припухли, густые блестящие волосы волнами падали на плечи и грудь. Загадка ее женского очарования уже давно превратилась для Родриго в медленную пытку.
Родриго посмотрел на Валерию — прекрасную незнакомку, с которой старался не сближаться с тех пор, как увидел впервые.
— Черт возьми, Родриго! — взорвалась она. — Ты думаешь, я не волнуюсь за Энни? Я любила девочку. Мне нравился ее живой ум и добрый характер. Мне очень ее не хватает.
— И ты считаешь, если мы будем плакать друг другу в жилетку, это нам поможет?
— Нет. Но если мы поговорим спокойно, жизнь может стать терпимой.
С Валерией жизнь никогда не будет спокойной. Желание обладать ею сжигало Родриго, испепеляло душу. Вместе с тем он был уверен, что она никогда не будет принадлежать ему. Не физически, — на физическую близость Валерия была готова, он это видел, стоило только попросить, — а духовно. Но он никогда не сможет пойти на это с ней. Ему было мало просто переспать с ней. Впервые в жизни ему нужно было от женщины нечто большее, чем несколько часов удовольствия. Кроме близости физической, ему нужна была и близость духовная. Кроме того, он был напуган тем, что желал этого исключительно с Валерией.
— Отправляйся спать, — произнес он.
— Я не уйду, пока ты не объяснишь, почему не можешь разговаривать со мной, почему не можешь находиться рядом? Клянусь, ты даже со слугами более любезен.
— А почему вы думаете, — подчеркнуто официальным тоном выдавил из себя Родриго, переходя на «вы», — что вы в этом доме значите больше, чем слуга?
В бледном лунном свете ему было видно, что Валерия побледнела, как полотно.
— Я значу меньше, это для меня очевидно.
Очень медленно она отвернулась от него, но не успела сделать и шага, как Родриго развернул ее и заключил в свои объятия. Ее тело оказалось призывно мягким и опасно податливым.
— Ай, mujer[12], — прошептал он, вдыхая аромат ее распущенных волос. — Я не могу больше притворяться, — прошептал он. — Я хочу вас.
Валерия отстранилась и строго посмотрела на него:
— Это и есть причина вашей жестокости? Вашей отстраненности?
Он провел пальцем по ее плечам и рукам:
— Вы сводите меня с ума, Валерия.
У нее на губах появилась лукавая улыбка.
— Поверьте, это никогда не входило в мои намерения. Хотя, должна заметить, это интересное положение.
Родриго отдернул руки от ее руки, будто обжегся.
— Уходите, — хрипло сказал он. — Уходите скорее, пока я не попросил вас остаться.
— И заставить вас гадать, каким был бы мой ответ?
Родриго резко отвернулся и уставился в окно. Ему было нестерпимо больно видеть ее, ее огромные мягкие глаза и себя со всеми недостатками, отражающегося в них.
— Будьте вы прокляты, — пробормотал он.
— Почему? — не унималась она. — Почему вы проклинаете меня?
— Да потому, что вы достойнейшая женщина, и если я хотя бы один раз поцелую вас, то мне мало будет переспать с вами, я захочу, чтобы вы остались со мной навсегда, — и, прежде чем успел остановиться, он выпалил, — как моя жена.
— А почему вы думаете, — еле слышно прошептала Валерия, — что я откажусь стать вашей женой?
Он повернулся и в изумлении посмотрел на нее:
— Но вы же еврейка.
Она гордо вскинула голову:
— Но я еще и женщина, и хотя люблю свою веру, знаю, в каком мире живу.
— Вы хотите сказать, — в горле у Родриго пересохло, ему было трудно говорить, — вы хотите сказать, что откажетесь от своей веры ради того, чтобы выйти за меня замуж?
Она иронично улыбнулась:
— Не в этой жизни.
Он окаменел, хотя внутри у него бушевал пожар.
— Ваши условия, Валерия?
— Я бы никогда не попросила вас отказаться от своей веры. Думаю, будет только справедливо, если и вы не станете просить меня об этом. Если вы женитесь на мне, то возьмете в жены еврейку, вот и все, — она легонько прикоснулась к его рукаву. — Я понимаю, как это будет опасно для нас, для наших детей. Вы должны очень сильно хотеть этого, чтобы рисковать своим будущим.