Сын хозяина встал, поклонился гостям и снова уткнулся в дело. Кулибин подошел к нему. Часы были невелики собой, вделаны в шкатулку с берестяной отделкой.
— Ходят? — спросил Иван.
— Вперед убежали. В усадьбу носил проверять: по господским часам.
— А как не твои врут, а господские?
Семен посмотрел на Кулибина удивленно, хмыкнул.
— Быть не может такого. Те настоящий мастер делал…
За спиной хозяин разговаривал с Акимом.
— Уважили мы как-то старого барина. Столик для карточной игры сделали. Крышка из разных пород с рисунком. Одним словом — старались. После этого подарил он великодушно табакерку заморскую. Я было отказываться: не пользуем табачку. Только Сеньку больно заинтересовала табакерка. Потому как музыку играла. Вот теперь, пострел, часы смастерил, и с музыкою.
С какою гордостью говорил Прохор о сыне! Иван даже позавидовал — вот бы его отец так: А часы на самом деле были отменные. Детали куда мельче, чем резал Иван для своих часов.
— А пружину где взял?
— В Арзамас хлеб хозяйский возили, там и добыл.
— И там художники?
— Отчего не быть, — ответил Семен, — они повсюду есть. В городе металл. А из металла чего хочешь можно сделать.
— Например?
— Машину, чтобы сеять или косить, а то — телегу на железном ходу.
— А дали бы железо — сделал?
— Попытал бы, — почесал затылок Семен.
Минутная стрелка встала вертикально, из шкатулки полилась тихая, мелодичная музыка.
…Давно спал Аким на полатях, давно угомонились три белокурые головки на печи, а два увлеченных парня все шептались возле верстака. Утром, когда Аким запряг лошадей, обнял Иван своего нового друга и сунул маленький перочинный ножичек с костяной ручкой. По случаю купил его Иван на базаре. Хоть и дурной приметой считается ножи дарить, но другого ничего не было.
Вот и Москва. На улицах людно. Господа по проезжей катят: «Э-э-ге-гей!» Только снег летит из-под копыт.
По совету Михайла Андреевича остановились у знакомого купца в Сыромятниках. Час-другой отдохнул Иван с дороги и отправился осматривать город. Прежде всего пошел на Красную площадь, чтобы на Кремль взглянуть. Рядом с кремлевской стеной храм Василия Блаженного. Несколько раз обошел Иван вокруг него — чудо, и только. Вроде нагромождено без разбора, а приглядись — до чего же сообразно… Надо же так ловко построить! Не отошел бы Иван от творения мастеров великих, если бы не бой курантов. Обернулся — на башне часы. Циферблат в несколько раз больше, чем на Рождественской церкви в Нижнем Новгороде… Исполинские часы тянули к себе. Поглядеть бы на механизм, да около башни солдат с ружьем.
Побрел Иван куда глаза глядят. На Никольской улице вывеску приметил: «Часовых дел мастер Лобков».
За стеклом часы в золоченом ящике. Циферблат из кости, цифры цвета зеленой ящерки. Не прошло и двух минут, распахнулись врата над циферблатом, и появились в проеме фарфоровые пастух с пастушкой. Покружились фигурки и скрылись за воротами.
— Глядишь, мил человек? Гляди. Пастухи, пастушки, тьфу!
Позади стоял старик — в опорках, в худом армячке, на голове женский платок. Он поднял указательный палец, и глаза лихорадочно сверкнули.
— Главное: перпетуум-мобиле. Только вечное движение может спасти этот бренный мир!.. Откуда приехал? — спросил старик.
— Из Нижнего Новгорода, — поспешно ответил Иван.
— Этот город подарил человечеству Козьму Минина. И поэтому город вписан в бессмертие. Человек должен прославить место, а не место человека. Царь Петр прославил русский трон, но потомки его не стали оттого великими… «Платон — мне друг, но истина дороже» — так говорил Аристотель. Старик Евдокимов все понимает. Одно тело передает движение другому. Второе отдает это движение первому, и так бесконечно. Перпетуум-мобиле. Михайло Ломоносов вздумал открыть в Москве университет. Я взойду на кафедру и скажу господам студентам: «Возьмите мою жизнь и прибавьте свою — вы будете бессмертными». Дай мне, мил человек, деньгу — пятиалтынный. — Старик схватил у Ивана подаяние и побежал.
— Опять на водку просил? — услышал позади себя Иван.
То был Лобков, вышедший закрывать ставни. Он был еще не стар, но голова его полысела и спина ссутулилась.
— Вечное движение, — повторил Иван.
— На земле все тленно, и нет ничего вечного.
Лобков закрыл ставни.
— Вечны только звезды. Пройдет тысяча лет, а они все так же будут светить людям. Ты не здешний?
— Нижегородский.
— Часы чинишь?