Из записей в журнале мы видим, какие сложные приборы приходилось изготовлять Ивану Петровичу со своими учениками.
Иван Шерстневский был принят в мастерские. Не отходил от Кулибина тихий, исполнительный Василий Воробьев по прозвищу Воробушек. А рядом Захарка Воронин, одолевающий вопросами.
— Из чего делается кронглас?
— Из калия и кальция. Это линзы с небольшим преломлением.
— А флинтглас?
— В этом стекле содержится свинец, способствующий большому преломлению.
— Понятно. А что такое сферическая аберрация?
— То, что ухудшает изображение в микроскопе.
— Почему?
Приходилось объяснять подробно. Захарка, не моргнув, слушал. И задавал новые вопросы.
— А что такое электрофор?
— Скоро увидишь, — за Ивана Петровича отвечал Шерстневский. — Учитель, мы определили, какие пойдут материалы и сколько?
— Пиши. Сто шестьдесят фунтов смолы.
Шерстневский даже присвистнул.
— Ого! Не много?..
— Как бы не было мало. Воска половины хватит: 80 фунтов. Сурьмы 10 фунтов.
— Десять, так десять. И так целое разорение академии.
Это говорил Шерстневский оттого, что начальство все снижало и снижало расходы на мастерские. Иван Петрович из-за скудности средств экономил где только мог. Но этот электрофор должен быть исполином. Предполагалось показывать его Екатерине во дворце. А главное — он был нужен ученым.
Когда свою идею Иван Петрович высказал профессору Крафту, тот обнял механика:
— Такого нет ни в одной стране мира.
Эти слова часто употребляли ученые, и Ивану Петровичу всегда хотелось сказать им: «Зачем делать то, что уже есть?» Этот принцип Кулибин сохранил на всю жизнь.
— А вдруг электрофор не будет метать молнии? — подзадоривал Шерстневский.
— Молний не будет, — отвечал Иван Петрович, — но искры полетят.
— Спалим весь дворец.
— Не спалим… Есть у меня желание сделать фейерверки без дыму и пороха.
— Огонь без огня?
— Хотя бы и так…
— Огонь без огня не бывает, — рассудил Захарка.
— Бывает, Захар. Когда солнце садится, полыхает в окнах дворцов зарево или нет?
— Так это солнце отсвечивается!
— Верно — «отсвечивается». Вот и у нас будет «отсвечиваться» фейерверк без дыму и пороху.
После настольных и карманных электрических машин Иван Петрович ясно представлял, каким будет огромный прибор для концентрации электрических зарядов. Его размеры были такие, что даже у Крафта округлились глаза; девять футов в длину и четыре с половиной в ширину. Две металлические пластины составляли основу прибора. Одна пластина, покрытая слоем смолы, воска и сурьмы, должна была электролизоваться мехом и передавать заряды путем индукции на вторую пластину.
Впоследствии Крафт напишет на страницах «Комментарий Академии наук»: «Эта машина дала мне желанную возможность тщательнее исследовать природу особой электрической силы и связанных с нею явлений».
…За глаза Льва Александровича Нарышкина звали шутом гороховым. Имея изрядные поместья в центральной России и славную дворянскую фамилию, этот добродушный чудак жил на широкую ногу. Хозяйство его не интересовало, так как нужды в деньгах у него не было. И если управляющий в недородный год предлагал продать лес на корню, Лев Александрович удивленно вскидывал брови:
— А что, голубчик, разве он у нас последний?
Топор гулял по соснам и елям, а добрый барин задавал в столице пиры. При Петре III Лев Александрович приблизился ко двору и стал его душою. Потеряв покровителя, Нарышкин не пал духом. Шуты — это не государственные деятели, для них всегда найдется место при любом монархе. Вельможа не жалел комплиментов во славу царицы. И Екатерина Алексеевна скоро стала питать симпатию к безобидному толстяку. Тогда он удвоил усердие. Один только пикник в честь царицы стоил ему 300 тысяч рублей. Но что для него деньги? Главное, чтобы матушка осталась довольна его выдумкой и изобретательностью. Он уже готовился дать еще более грандиозный бал под Петергофом, как случился неприятный казус. За большие деньги купил он за границей игрушку-автомат. Это была кукла в виде греческого мудреца. Она могла перебирать карты, двигать шашки и считать деньги. Нарышкин приказал театральному механику Бригонцию сию куклу перевезти в загородный дом и усадить ее там за столом. Итальянец разобрал автомат, но когда привез, то никак не мог собрать. Бился, бился, да так и пришел с повинной головой к вельможе. Опечалился Лев Александрович. Прогнал в сердцах заморского механика, повалился на диван: «Чем же я теперь матушку ублажать буду?» Долго так лежал, потом вызвал слугу: