«Сей практический опыт машинного судна открыл мне путь и доказал совершенную возможность к построению и произведению в действие с наилучшим успехом других машинных судов на реке Волге, ибо при толикой многосложности и тяжеловесности машины, которую переделками уменьшить и поправить по желанию, по причине невыгодности фундаментального основания на сем судне, было уже невозможно, при всем том действии разнилось оно успехом своего хода с другими расшивами, завозом без машин идущими. Вновь же расположенная для судов машина первых малосложнее для хода судов должна быть легче, а для очевидного их сравнения и вероятия, как первому опробованному, так и вновь расположенному судам с машинами следует при сем приполнительное объяснение и прилагается чертеж».
Обращаясь к «почтеннейшей публике», на обозрение которой было выставлено судно, Иван Петрович писал: «Механик Кулибин имеет честь предложить… способы, чтобы на Волге-реке суда, называемые расшивами, ходили с разным грузом против течения воды, помощью машины, действующие стремлением речным с меньшим числом работных людей».
Охранять судно Иван Петрович не мог, и оно передано было городской Думе под расписку.
Как только очищалась река ото льда, Иван Петрович выходил на малой лодочке опыты проводить. Еще зимой мастерил он водяные колеса разной конструкции, а как вскрывалась Волга, опробовал их. Колеса, разумеется, были не в натуральную величину — макеты, в десять раз меньше, какие предполагалось ставить на плавучие мельницы и машинные суда. Интересно надумал Кулибин строить плавучие мельницы. Между двумя судами устанавливалось водяное колесо, которое вращалось течением. Плавучую мельницу можно установить в любом месте на якорях, а осенью увести в затон на зимовку.
В своих поездках по Волге Иван Петрович не только проверял в действии модели колес, он изучал реку с ее ямами и перекатами, застругами и суводями. По-разному вела себя река в половодье и в межень.
Иногда Егорке удавалось улизнуть из-под отцовских глаз, и он упрашивал «дяденьку Петровича» взять его с собой в лодку.
— Дома не заругают?
— Тятенька с вами разрешает, — говорил Егорка, краснея. — Нам бы, дяденька Петрович, снасть какую взять, рыбу поудить.
— Дело хорошее, Егор Карпыч, только дело у нас с тобой есть неотлагательное.
Выезжали на стрежень реки, бросали «кошку» на крепкой пеньковой веревке. «Кошка» — это камень, привязанный между двух рогатин, якорь своеобразный. Зацепится кошка за дно, Иван Петрович веревку подтравливает, глубину уточняет, течение специальной вертушкой замеряет и все в книгу записывает.
— Правда ли, говорят, дяденька Петрович, что вы мосты строили?
— А ты, Егор Карпыч, разве не видел у меня дома?
— Не, настоящие. Вот через Волгу можно построить или нет?
— Можно и через Волгу. Только у правительства денег нет на мосты, которые мы с тобой хотели бы построить.
— У правительства есть, — рассудил Егорка, — только зачем им мосты, если они из дворцов не выходят.
«Как все просто», — думалось Ивану Петровичу.
— Нет, Егор Карпыч, выходят они из дворцов. Матушка-царица в свое время даже в Нижний приплывала.
— Так отчего же денег не дают? Боятся, что вешней водой смоет? Вон на реке глубина какая, столбы высоченные надо, в лесу не сыскать.
— На столбах тут, Егор Карпыч, мосту не устоять. Дикий камень нужно из горы брать и быки строить, а чтобы их в ледоход не повредило, ледорезы возле каждого быка установить наподобие ножа. На быках будут покоиться металлические фермы. Давай, Егор Карпыч, выберем «кошку» да подгребемся поближе к берегу.
— В этом году опять купцы не берут ваше машинное судно, — через некоторое время уже о другом говорит Егорка. — Бродяга Хурхом говорит, что расшива гнить начала.
Нелегко это слышать Ивану Петровичу. Будто черта от ладана воротит купечество от его судов. Понимает Кулибин, откуда это идет: от чиновников, которые поместья свои имеют. Отпускают помещики мужиков па Волгу бурлачить, а потом деньги с них берут.
Четыре года простояло на Оке кулибинское машинное судно, пока не пришло высочайшее указание: продать его с аукциона. Оценщики назначили цену 84 рубля 44 копейки. Молоток ударил три раза, когда выкрикнули 200 рублей.
— На зиму топиться хватит, — рассуждали, расходясь, горожане.
Егорке в ту ночь приснился кошмарный сон: колесное судно выбежало на берег и покатилось по улицам города. Оно давило жителей и валило дома, и даже он, Егорка, оказался под его колесами.
Хурхом обогнул рыбные лабазы, спустился к воде. Солнце садилось. Огромным пожарищем полыхал закат. От него пламенели суда на рейде, низкие облака. Дул ветер. Не любил Хурхом ветер на закате: разгуляется Волга на трое суток. Он сел на опрокинутый ботник, задумался: «Горожане скоро пойдут к вечерне. А сейчас сидят у пузатых самоваров и пьют чай. А у него, у Хурхома, ни бога, ни самовара, ни конуры собачьей». Когда-то мальчишкой он тоже ходил в церковь. Это было давным-давно. Мать доставала из сундука чистую рубаху, и он шел со всеми вместе вымаливать у бога хорошей жизни. Равнодушно смотрели лики угодников со стен деревенской церкви, нем был и Иисус Христос, распятый на кресте. Думал Хурхом: чего у такого помощи просить, если его самого к кресту приколотили! Усерднее всех молился отец. Он падал ниц перед иконами и горячо шептал: «Господи, помоги нам, не оставь нас, господи, своей милостью». В этот момент отец походил на юродивого Афоню, который в лютый холод ходил босиком, а молился до беспамятства. Бывало, закатит глаза, упадет на пол и забьется, точно синица в силке.