Эти слова часто употребляли ученые, и Ивану Петровичу всегда хотелось сказать им: «Зачем делать то, что уже есть?» Этот принцип Кулибин сохранил на всю жизнь.
— А вдруг электрофор не будет метать молнии? — подзадоривал Шерстневский.
— Молний не будет, — отвечал Иван Петрович, — но искры полетят.
— Спалим весь дворец.
— Не спалим… Есть у меня желание сделать фейерверки без дыму и пороха.
— Огонь без огня?
— Хотя бы и так…
— Огонь без огня не бывает, — рассудил Захарка.
— Бывает, Захар. Когда солнце садится, полыхает в окнах дворцов зарево или нет?
— Так это солнце отсвечивается!
— Верно — «отсвечивается». Вот и у нас будет «отсвечиваться» фейерверк без дыму и пороху.
После настольных и карманных электрических машин Иван Петрович ясно представлял, каким будет огромный прибор для концентрации электрических зарядов. Его размеры были такие, что даже у Крафта округлились глаза; девять футов в длину и четыре с половиной в ширину. Две металлические пластины составляли основу прибора. Одна пластина, покрытая слоем смолы, воска и сурьмы, должна была электролизоваться мехом и передавать заряды путем индукции на вторую пластину.
Впоследствии Крафт напишет на страницах «Комментарий Академии наук»: «Эта машина дала мне желанную возможность тщательнее исследовать природу особой электрической силы и связанных с нею явлений».
…За глаза Льва Александровича Нарышкина звали шутом гороховым. Имея изрядные поместья в центральной России и славную дворянскую фамилию, этот добродушный чудак жил на широкую ногу. Хозяйство его не интересовало, так как нужды в деньгах у него не было. И если управляющий в недородный год предлагал продать лес на корню, Лев Александрович удивленно вскидывал брови:
— А что, голубчик, разве он у нас последний?
Топор гулял по соснам и елям, а добрый барин задавал в столице пиры. При Петре III Лев Александрович приблизился ко двору и стал его душою. Потеряв покровителя, Нарышкин не пал духом. Шуты — это не государственные деятели, для них всегда найдется место при любом монархе. Вельможа не жалел комплиментов во славу царицы. И Екатерина Алексеевна скоро стала питать симпатию к безобидному толстяку. Тогда он удвоил усердие. Один только пикник в честь царицы стоил ему 300 тысяч рублей. Но что для него деньги? Главное, чтобы матушка осталась довольна его выдумкой и изобретательностью. Он уже готовился дать еще более грандиозный бал под Петергофом, как случился неприятный казус. За большие деньги купил он за границей игрушку-автомат. Это была кукла в виде греческого мудреца. Она могла перебирать карты, двигать шашки и считать деньги. Нарышкин приказал театральному механику Бригонцию сию куклу перевезти в загородный дом и усадить ее там за столом. Итальянец разобрал автомат, но когда привез, то никак не мог собрать. Бился, бился, да так и пришел с повинной головой к вельможе. Опечалился Лев Александрович. Прогнал в сердцах заморского механика, повалился на диван: «Чем же я теперь матушку ублажать буду?» Долго так лежал, потом вызвал слугу:
— Вот что, Савелий, фонтаны ты затейные придумывал, огни вечерние устраивал, придумай теперь, как бы нашего Корнелия оживить.
— Не могу-с, ваше сиятельство.
— А ты через «не могу-с».
— Ходят слухи, ваше сиятельство, при академии один механик есть. Иваном Кулибиным прозывается. Часы редкие делает и разные другие вещи.
— Экий ты, Савелий, дурак. Да если Бригонций Корнелия не оживил, Иван вконец его доконает.
— Может, и так, ваше сиятельство, только попытать нелишнее.
Выхода не было, и Лев Александрович махнул рукой.
— Ладно, вези своего Ивана, но гляди, чтобы из дому чего не пропало.
В нарышкинской карете привезли Ивана Петровича в загородный дом. Любопытно ему было, для какой надобности потребовался он столь высокой особе. А когда увидел куклу — все понял.
— Ты уж, батюшка, постарайся, — сказал Савелий, — не то его сиятельство серчает.
— Постараемся, — сказал Кулибин, вспомнив Шерстневского, — тот бы сейчас какую-нибудь шалость выдумал.
Иван Петрович разобрал механизм куклы, потом постучал пальцами по ее лбу.
— Добротно сделана.
— Большие деньги плачены, — сказал Савелий.
— Ну раз деньги плачены, зачем им пропадать? Принеси-ка чашку конопляного масла.
Побежал Савелий к повару, забыв наказ хозяина: без присмотра механика не оставлять. Пока бегал, Иван Петрович все детали на место поставил, потом где надо смазал.
— Ну вот, теперь и в картишки перекинемся с вашим…
— Корнелием, — подсказал Савелий.
— Имя-то не русское.
Тут суета в доме поднялась. В дверь казачок влетел:
— Барин приехали!
Савелий засуетился вокруг Кулибина.
— Давай, батюшка, сади скорее Корнелия за стол да испытай.
Отдуваясь, вошел Лев Александрович, не глядя на Кулибина, спросил у Савелия:
— Как?
— Ваше сиятельство, Иван Петрович говорит, что все в исправности будет.
— Говорит, говорит…
Иван Петрович усадил Корнелия за стол, сунул ему в руки колоду карт. Тот стал откидывать по одной.
— Гляди-ка, мечет! — воскликнул Нарышкин, вытаращив глаза. — Молодец, братец, похвально… А то этот итальяшка Бригонций без ножа меня зарезал. Всыпать бы ему! Савелий, вели для нас с мастером закуски подать, да чтоб вина моего любимого…
От вина Иван Петрович отказался — с детства в рот не брал.
— Ну это дело твое, — говорил добродушно Лев Александрович, — только я теперь так тебя не отпущу.
Мы с тобой таких Корнелиев понаделаем — сатане тошно будет. Беру тебя на службу.
Нарышкин ударил Кулибина по плечу.
— Экий бородач хитрый. Пришел, раз-раз — и Корнелий карты мечет. Большие деньги тебе положу. Такие дивные огни мы с тобой закатим! Сам Зевс будет у нас молнии метать.
— Благодарствую, — отвечал Кулибин, — к делу приставлен матушкой-государыней и мастерские покинуть не могу.
— Все сделаем, — бурлил Нарышкин, — на кой черт тебе с учеными крысами в академии сидеть? Здесь мы не только матушку-царицу, весь свет удивим. А итальяшка-то, голову, говорит, на отсечение даю, никто в России Корнелия не починит.
С того дня Нарышкин не оставлял в покое Ивана Петровича. Чуть бал какой, шлет за ним Савелия. Загорались в залах разноцветные солнца, крутились мельничные крылья фейерверков. Под потолком, в звездном небе, летали мифические фигурки богов, ослепительно сияя.
Никто из гостей не думал о том, сколько труда потратил на все эти игрушки смотритель Академических мастерских. Сановные особы восхищались, хвалили изобретательного хозяина, а Кулибин после всей роскоши бала возвращался домой и у тусклой свечи чертил арки будущих мостов.
Мосты были нужны Петербургу. В записке к одному из проектов он писал: «С начала моего в Санкт-Петербург приезда еще прошлого 1769 года усмотрел я в вешнее время по последнему пути на реках, а особливо по Большой Неве, обществу многие бедственные происшествия. Множество народа, в прохождении по оной имеют нужду, проходят с великим страхом, а некоторые из них жизни и лишались: во время шествия большого льда, вешнего и осеннего, перевоз на шлюпках бывает с великим опасением и продолжается оное беспокойство через долгое время. Да когда уже и мост наведен бывает, случаются многие бедственные ж и разорительные приключения, как-то от проходу между часто стоящих под мостами судов плывущим сверху судами и прочему. Соображая все оное и другие неудобства, начал искать способ о сделании моста».
Как доказать, что проект твоего моста будет пригоден? Для этого нужно построить макет. Хотя бы в одну десятую величины. В одну десятую! Иван Петрович понимал, что это значило для строительства. Нужно было изрядное количество людей и леса. Но академия была прижимиста, и не все академики одобряли затею Кулибина: «Он приставлен к мастерским, разве недостаточно ему в них работы?» Зато поддерживал изобретателя старик Эйлер.