Что было потом, Иван Петрович помнил плохо. В доме все бегали, суетились. Доктор, аккуратный немец, бранил за что-то русских. Грея воду, без конца топили печь. От духоты хотелось рвать на груди рубашку. У Натальи на лице румянец. Вот сейчас встанет, и как в молодости, поведет хоровод или, как в Подновье, затянет песню о зеленом хмеле. Но вместе этого шепчет молитвы Бородулина.
Затем ей вторила похожая на скворца монахиня:
— Велики дела господни, вожделенны для всех любящих оныя. Дело его — слава и красота, и правда его пребывает вовек…
«Сколько красивых слов и сколько несправедливости на свете, — думалось Ивану Петровичу, — всемогущий бог, всемогущая царица, всемогущий Потемкин — и никто сделать ничего не может. Для бога — храмы, для царицы — роскошь, для Потемкина — слава, а для Натальи — гроб из сосновых досок, и детям — сиротство».
Несколько дней Иван Петрович не выходил из дому. Брался за работу — не работалось. Открывал сундучок Натальи. Остались в нем вышивки — рукоделье Натальи. Вот на полотенце цветы. Совсем как живые ромашки и колокольчики. Кажется, только-только сорваны на откосе у Нижнего, даже сохранились росинки. А кружева ее работы! Они напоминали заволжские, покрытые серебристым инеем леса. Прежде как-то Иван Петрович не замечал художеств жены. Все недосуг. Начать бы жизнь сначала…
Во двор вкатили белые рысаки:
— Вас требует светлейший князь, — передал адъютант, звякнув шпорами.
— Я похоронил жену.
— Приношу вам глубокое соболезнование, — поклонился адъютант, — но я должен передать, что светлейший князь Григорий Александрович ждет вас незамедлительно.
…Бал в Таврическом дворце был грандиозен. В Петербурге ничего подобного еще не видели. Потемкин обрядился в двухсоттысячный кафтан, расшитый алмазами. Это был подарок императрицы. Премудрые механизмы, созданные Кулибиным, управляли всем освещением дворца. Это был сплошной фейерверк.
Дворец был убран великолепно. В одном зале зимний сад. Цветущие магнолии, померанцевые, миртовые деревья, бассейны с золотыми рыбками, зеленые лужайки. В саду сооружен зеркальный грот с мраморной купальней. В глубине грота алтарь, украшенный яшмовыми часами, гирляндами цветов. Среди колонн алтаря на пьедестале стояла мраморная статуя царицы. В саду высилась пирамида, убранная дорогими камнями, из которых сложилось имя царицы. В саду можно было услышать голоса самых различных птиц. За этим «райским» уголком была зала для танцев. Вместо люстр здесь висели больших размеров шары. Свет от них отражался в мраморе и зеркалах. Богатые ложи были украшены гирляндами цветов. Во всем пышность и богатство.
В самый разгар празднества Потемкин вывел в центр зала Кулибина.
— Господа, — громко произнес Потемкин, — вот тот изобретательный человек, который, подобно Прометею, принес нам огонь и радость. Я хочу выпить с замечательным механиком нашего времени.
Подали два бокала на серебряном подносе.
— Ваша светлость, — умоляюще посмотрел на своего покровителя Кулибин, — отпустите меня, я похоронил жену.
— Да, да, — чуть смутился Потемкин, — можете ехать.
Шепоток пробежал по залу.
В саду Кулибин опустился на скамейку. Во дворце веселились. Слышалась музыка, в окнах мелькали потешные огни. А кругом была кромешная темень.
…В книге по механике Крафт писал: «Главные силы, управляемые при машинах, следующие: 1. Люди. 2. Скот. 3. Воздух. 4. Вода. 5. Огонь. 6. Тяжелые гири, или перевесы, и стальные пружины».
Кто сказал, что Кулибин напрасно искал вечный двигатель? А откуда бы взялось у него на самодвижущемся экипаже маховое колесо или цилиндрические подшипники, подобие которых выпускают наши современные заводы? Работая над вечным двигателем, Иван Петрович познал многие секреты механики и перенес их на мельницы без плотин, водоходы, разводные мосты, станки и машины для мануфактур. Но вернемся в XVIII век.
В Петербурге прошел слух, что по ночам ездит по улицам экипаж без лошадей. Приписывали это нечистой сило. Шерстневский посмеивался:
— Побьют нас когда-нибудь, Петрович. Ноги из педальных туфель не унесешь.
Туфли в трехколесной самокатке были привинчены наглухо к педалям. Человек, обувший их, должен поднимать то одну, то другую ногу, как бы поднимаясь по лестнице. С педалями соединялись две тяги. Они и вращали ось, на которой крепилось маховое колесо. Инерционное движение махового колеса обеспечивало равномерность хода коляски. Барабан на самокатке выполнял роль коробки скоростей. Экипаж мог развивать тихий, средний и полный ход. Механизмы приводились в действие одним человеком, который «вышагивал» скорость на запятках. У Шерстневского это получалось очень даже лихо.
— Махнем, Петрович, на сей колымаге в Нижний.
— Дороги худые. Разве только волоком.
Все больше тянуло Ивана Петровича на родину. Хоть короткое время хотелось побывать.
Кулибин не дал испытывать самокатку на людях. Должно быть, он мечтал установить на нее свой будущий вечный двигатель. Экипаж увезли на «дачу» и заперли там в сарае.
В Зимний дворец Иван Петрович пришел для осмотра часов. Проходя галереей, он встретился с Потемкиным.
— Голубчик, Иван Петрович, — обрадовался князь, — вот ты-то мне и нужен. Я знаю одного артиллерийского офицера. Замечательный человек. Непейцын его фамилия. Есть у него невеста — сущий бесенок, любит танцевать мазурку.
— Ваша светлость, я не учитель танцев.
— Разве я говорю, чтобы Непейцына учить танцевать? Он сам кого угодно научил бы, да нечем.
— Как прикажете понимать?
— Под Очаковом ногу ему оторвало! — Потемкин провел ладонью выше колена. — Может он в таком-то виде танцевать или нет?
— Да уж какие танцы на одной ноге…
— Вот и другие так говорят. А я всем сказал, что будет. С вашей помощью. Вы делаете механические игрушки, которые действуют, живут. Неужто вы не сумеете изготовить механическую ногу для нашего храброго воина? Для вас нет ничего невозможного…
Ох, уж эти заказы! Занимаешься одним делом, вдруг срочно переходи на другое. Князь хочет выиграть пари. Когда заключал их, очевидно, надеялся на него, на Кулибина. Танцевать может механическая игрушка от крепкой часовой пружины. Но как сделать человеческую ногу, чтобы шарниры ее подавались и в ступне и в коленке? Отказаться, сказать Потемкину, что такое невозможно! Но разве один Непейцын пострадал в войне с турками?
Появляются рисунки на бумаге. Шерстневский, как всегда, острит:
— Наш Петрович увлекся рисованием фигур. Только почему-то он их начинает не с головы, а с ног?
— Потому что у этих людей головы имеются, а вот на ноги мы их должны поставить. Механическая нога должна гнуться, хотя бы в колене.
И снова опыты. В мастерской сделали безногую куклу. К ней пристегивали механические конечности. Кулибин опасался, что сгибающийся в колене протез не будет иметь устойчивости. Нужно было рассчитывать шарнир в соответствии с нагрузкой, то есть весом человека. Надо было подумать, чтобы шарнир работал бесшумно, чтобы механическая нога была легка и удобна. Словом, изобретатель столкнулся с немалыми трудностями.
…На этот раз на бал в Таврический дворец Кулибин шел с удовольствием. Там Непейцын будет танцевать мазурку. Внимание все, как в фокусе, сосредоточилось на молодом офицере. А он болтал с черноглазой девицей, одетой в пышное бальное платье. Сапоги на офицере были так начищены, что отражали рисунок паркета. Сам он был строен, подтянут.
Заиграли мазурку. Пары не спешили выходить. Тогда молодой офицер поклонился черноглазой девице и протянул ей руку. Девица мелкими шажками побежала в центр зала, увлекая кавалера за собой. Минуту или две молодые люди танцевали одни. Она — возбужденная, раскрасневшаяся, он — бледный, сосредоточенный. Офицер добросовестно выполнял все па стремительной мазурки. Наконец к танцующим примкнули другие пары, и та, первая, затерялась среди пышных платьев, гвардейских мундиров, штатских кафтанов.