- Как вы оказались в машине? - представившись и предложив больному не беспокоиться и не подниматься, задал Кириллов первый вопрос.
- Попросил подвезти, - коротко ответил больной, и по тону лейтенант понял, что Иванов не будет разговорчивым собеседником.
- Как случилась авария и что ей предшествовало?
Небольшая пауза, последовавшая за этим, показалась Кириллову вызванной не столько тем, что Иванов не знал, что ответить, сколько плохо скрываемым стремлением скорее закончить этот разговор. Однако Иванов ответил, и ответ его был неожиданным для Кириллова.
- Я понял, что шофер умирает, - услышал Кириллов. - Он умирал на ходу. У него что-то случилось с головой, и потому я схватил руль, чтобы попытаться избежать столкновения с автобусом.
Больной говорил тихо, но уверенно. В голове Кириллова пронеслась мысль о том, что Иванову кто-то сообщил о смерти шофера. Понимая, что его борьбу с шофером могли видеть, он и решил сказать, что шофер умер до аварии.
"Наивный парень, - подумал про себя Кириллов. - Ведь медики точно определят причину смерти шофера..." Однако докучать недоверием еще не окрепшему человеку, лежащему перед ним, Кириллову не хотелось.
- С ваших слов, Виктор Васильевич, - сказал он, как бы соглашаясь, - я записал: вы увидели, что шоферу стало плохо, и пытались перехватить руль.
- Он умирал, но это все равно.
- И после этого произошла авария?
- Да.
- И последний вопрос. Когда и кто вам сказал, что шофер умер?
- Никто мне не говорил. Я и тогда уже знал, что шофер умрет. Потому и схватил руль.
Последние слова Иванов произнес с нарастающим напряжением и даже приподнялся в постели. Кириллов тоже поднялся и, не желая более утруждать больного, успокаивающе сказал:
- Спасибо, Виктор Васильевич. На сегодня кончим. Поправляйтесь. И тогда мы уточним подробности.
Лейтенант кивком попрощался с больным, который снова откинулся на подушку и устало отвернулся.
Выйдя из палаты, Кириллов прошел к дежурному врачу и спросил его о причине смерти шофера, доставленного в больницу вместе с Ивановым.
Дежурный врач, перебрав папки, нашел заключение, прочитал его про себя. Потом, уже имея опыт общения с милицией, сказал, обращаясь к Кириллову:
- Запишите. Смерть больного, доставленного в больницу десятого июля сего года в результате дорожного происшествия... наступила вследствие обширного кровоизлияния в мозг. Рана подреберья, явившаяся результатом вдавливания сломанного руля, причиной смерти послужить не могла.
Кириллов быстро записывал, но скрыть своего удивления не сумел, и дежурный, который привык к равнодушию должностных лиц при самых трагических известиях, заинтересованно спросил:
- Вас что-нибудь удивляет в этом диагнозе?
- Скажите, - вместо ответа спросил Кириллов, - мог кто-нибудь сообщить Иванову о том, что шофер, с которым его доставили в больницу в одной карете, умер?
- У нас в больнице никто! - уверенно ответил врач.
- Он мог услышать это в санитарной машине?
- Мог, конечно... Но... - Врач переложил несколько папок, открыл одну из них, вчитался. - Судя по истории болезни, Иванов был доставлен в больницу в бессознательном состоянии.
- Без сознания его положили и в санитарную машину. Это я помню точно, сказал Кириллов. - Но ведь он мог ненадолго очнуться в машине и услышать слова сопровождающих медиков о смерти соседа...
Дежурный врач пожал плечами. А Кириллов, опровергая это им же самим высказанное мнение, продолжил:
- Однако бригада санитарной машины вряд ли могла с ходу установить причину этой смерти. И тем не менее Иванов сказал мне, что шофер умирает на ходу, как он выразился. То есть до аварии. И указал причину - что-то с головой.
Собеседник Кириллова посмотрел на него, как тому показалось, снисходительно и, снова взяв папку с историей болезни умершего шофера, пояснил:
- Здесь есть ответ и на этот вопрос. Естественно, что патологоанатом, производивший вскрытие, обязан был заинтересоваться тем, что произошло сначала. Смерть и затем ранение или наоборот - ранение и затем смерть, хотя и не по причине ранения. Так вот, по количеству вытекшей крови и по ряду других признаков патологоанатом заключает: "Ранение было получено умершим еще при жизни. Смерть от кровоизлияния наступила через очень короткое время, но после аварии и ранения". Такое же заключение дала и "скорая помощь".
- Понятно, - согласился Кириллов. - А можно ли предположить, что шоферу стало дурно и он потерял сознание еще до аварии? Тогда авария становится неизбежным следствием его обморока.
- Конечно. Вполне реальное предположение. Инсульт, то есть кровоизлияние в мозг, очень часто начинается с потери сознания, - ответил врач.
Кириллов кивнул. Объяснения были исчерпывающими.
- А как здоровье Иванова? - справился он у врача.
- Легкое сотрясение. Недели две постельного режима, и он полностью поправится.
Итак, все становилось на свои места, все сходилось. Шофер самосвала почувствовал себя плохо и потерял сознание. Машина стала неуправляемой. Иванов, увидев это, схватил руль, попытался выправить машину, но не сумел. Произошла авария, самосвал врезался в стену, задавив при этом оказавшуюся здесь женщину. Шофер получил ранение и, не приходя в сознание, умер, хотя ранение и не явилось прямой причиной его смерти. Иванов отделался сильными ушибами, но он-то отлежится. И хотя умерли двое, виновных, по мнению Кириллова, нет. Разумеется, дело должно быть передано в суд, и судьи будут долго разбираться в обстоятельствах происшествия. Но вряд ли они придут к другому мнению. Впрочем, это уже Кириллова не касается. Он должен дать исчерпывающую картину происшествия, и он сделает это.
Через две недели Кириллова вызвали к следователю прокуратуры.
Пройдя в приемную и доложив о себе, Кириллов увидел на скамье ожиданий Иванова. Тот взглянул на лейтенанта, сдержанно ответил на его приветствие, но особого оживления не выказал.
Следователь Филатов не был Кириллову знаком, хотя они и встречались не раз в служебных помещениях милиции. Предложив Кириллову сесть, следователь положил перед собой лист протокола. После ряда вопросов, проясняющих картину происшествия, Филатов спросил:
- Вы нашли пассажира в таком положении, из которого явствует, что он держал руль машины?
- Да. Я указал это в своем донесении.
- Иванов говорил, что он пытался выправить машину, когда водителю стало плохо?
- Когда водитель стал умирать на ходу, так дословно сказал мне Иванов, - ответил следователю Кириллов. - И это меня удивило. Он не сказал, что водителю стало плохо, а именно что он умирает. И действительно, экспертиза показала, что водитель умер вскоре после удара, но не от раны.
- Итак, водитель умирает после аварии. - Филатов сделал ударение на слове "после". - До аварии он был жив. Какова была нужда вмешиваться и не случилось ли так, что Иванов, наоборот, помешал шоферу, пусть даже в последние секунды жизни, справиться с машиной?
Кириллов пожал плечами и ответил, что никаких данных так думать у него нет.
- Как же тогда можно объяснить показания прохожего, который видел борьбу в кабине и слышал крик? Я вызывал его, вот его показания. Они совпадают с тем, что он говорил и вам.
- Иванов ведь не отрицает, что вырывал руль у шофера. Стало быть, свидетель говорит правду, - ответил Кириллов. - А вот зачем Иванов это делал, я выяснить до конца при беседе с ним в больнице не имел возможности - он был еще слаб.
- Для этого я и пригласил его сегодня, - ответил Филатов и затем спросил: - В скольких метрах от места аварии затормозил автобус?
- На плане, который составила опергруппа, - Кириллов кивнул на документы, лежащие на столе следователя, - указано, что до автобуса было шестьдесят два метра.
- Это ведь гораздо больше тормозного пути обеих машин - самосвала и автобуса - при тех скоростях, с которыми они ехали.
- Конечно.
- И потому записанное вами утверждение Иванова о том, что он схватил руль для избежания столкновения с автобусом, оснований не имеет? - спросил следователь.
- Они могли столкнуться позже.