частке. Ее в несметном количестве сварганил пекарь дядя Коля в больших деревянных бочках. Истопник Кулиль, женатый на сестре моей матери, время от времени пробовал зрелость будущего праздничного напитка, и от этого приходил в такое состояние, что не мог носить воду и уголь. Пекарь нанимал другого человека, но и тот долго не мог держаться — уж очень соблазнительно пахли деревянные бочки со зреющей брагой. В день выборов Уэлен украсился красными флагами и лозунгами «Все на выборы!», «Голосуйте за нашего кандидата, верного сына ленинской партии — Отке!» На самом деле отец Отке был одним из уэленских шаманов, и об этом знали все. Избирательный участок открывался ровно в шесть утра, и многие охотники, прежде чем отправляться на промысел, заворачивали по дороге в школу, где в одном из классов были установлены урны. Хотя в бюллетене стояла всего лишь одна фамилия, избиратель прежде всего заходил в огороженный куском ткани закуток «сделать выбор» и уже оттуда шел к урне, чтобы опустить литок бумаги в широкую щель. В углу, на столе, в большом бидоне, распространяя на всю комнату приторный кисловато-сладкий запах растворенной карамели, плескалась брага, и избиратели направлялись к ней и получали из рук пекаря дяди Коли стакан с вожделенным напитком. Многие охотники в тот день так и не дошли до своих угодий. Избирателей становилось все больше, образовалась даже толпа у входа. Но многих интересовал только один вопрос: хватит ли на всех веселящего напитка? Дядя Коля учел аппетит уэленских избирателей: браги хватило на всех. Очень многие проявляли настойчивое желание проголосовать еще раз, но, как пояснили начальники, это можно было делать только один раз. Председатель избирательной комиссии Наум Соломонович глубокомысленно произнес: «Один человек — один голос!» Главное — обеспечить явку. Чтобы не осталось ни одного человека, не отдавшего своего голоса за единственного кандидата. В этом была первейшая забота всех избирательных комиссий на всем пространстве огромной страны. Как-то я оказался в славном городе Алма-Ате, тогдашней столице Казахской Советской Социалистической Республики. Прогуливаясь после обильного ужина по бульвару, я встретил давнего знакомого, местного композитора Нургису. Он явно обрадовался встрече. Кстати, в тот день в Казахстане проходили какие-то выборы, и я на всякий случай, просто так, чтобы начать разговор, спросил: — А ты успел проголосовать? Этот невинный, на мой взгляд, вопрос совершенно неожиданно вызвал бурную реакцию у композитора: — Да чтобы я пошел на выборы! С некоторых пор я вообще игнорирую их. В его голосе я почувствовал какую-то незаживающую рану, обиду. Я решил, что Нургиса принадлежит к группе местных диссидентов. Мы присели на садовую скамейку, и Нургиса произнес: — Так и быть, расскажу. Писатель должен знать такие истории… Тот вечер был похож на этот как две капли воды… — Нургиса старался говорить цветисто, подчеркнуто литературно, видимо, учитывая то, что общается с литератором… — Такая же теплынь, тишина, умиротворенность. И представь себе — выборы! В те годы это было серьезное мероприятие, но я, занятый совсем другим, начисто забыл об этом. Дело в том, что я только что закончил ремонт моей первой в жизни, настоящей композиторской квартиры. Две комнаты! Одну из них я оборудовал как настоящую творческую мастерскую. Обил все стены, потолок и даже пол звукопоглощающим материалом. Чтобы уже никого из соседей не беспокоить. Я мог играть на своем фортепьяно в полный звук, не опасаясь, что соседи будут стучать в стену. Это вам легко — писание литературы занятие тихое, беззвучное… И еще: в тот вечер я завершил сюиту для скрипки и оркестра народных инструментов, сочинение сложное, новаторское. И вот гуляю я по этому бульвару, еще не отошедший от творческого состояния. Хотелось с кем-нибудь разделить радость. Жена была в отъезде, в Москве… Можно было пойти в ресторан, но там шум, чудовищный оркестр… А хотелось чего-то особенного. И вдруг я встречаю свою давнюю знакомую, которую я уже года три не видел. Мы поздоровались, выяснили в двух-трех словах, что делали в эти годы, и вдруг мне пришла в голову идея пригласить ее к себе. Она согласилась не сразу, но по ее глазам я понял, что ей хочется увидеть мое новое жилище, послушать мои новые сочинения. Вечер проходил великолепно. Мы, разумеется, сначала выпили, потом я играл. Естественно, через какое-то время мы оказались в постели. И тут в самое решительное мгновение наших ласк вдруг раздался громкий стук в дверь. Такое было впечатление, что кто-то колотил в нее ногами. Я сразу сообразил: неожиданно вернулась жена! Тут я возблагодарил судьбу и городские власти, предоставившие мне квартиру на первом этаже. Моя временная подруга проворно оделась, и я ее тихо выпустил на улицу через окно. Подойдя к двери, которая продолжала сотрясаться от ударов, я на всякий случай, громко зевая, будто только что проснулся, спросил: — Кто там? — Это из избирательного участка! Закрываемся через полчаса, а в нашем районе вы один не проголосовали! Просим исполнить свой гражданский долг! Нургиса замолчал, видимо заново переживая случившееся. — Я человек мягкий. Почти никогда не ругаюсь матом. Но тогда… За дверью явно не ожидали услышать такое… Нургиса умолк, потом тихо произнес: — Вот с тех пор я никогда ни в каких выборах не принимаю участия… Г ГАЗЕТА казет, кэликэл Большой шуршащий лист покрывал все верхнюю часть человека, его голос слегка тускнел, ударяясь о белую, испещренную мелкими значками бумагу. Он читал газету! Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы понять, что же это за тангитанское занятие — чтение газеты. Тем более этим занимались только приезжие, и то не все. Больше всех увлекался чтением газет наш золотозубый директор школы Лев Васильевич Беликов. Как рассказывал наш почтарь Ранау, он первым хватал кипы сложенных бумажных листов, торопливо уносил их к себе в школу и там набрасывался на них с жадностью любителя огненной воды при виде полной бутылки. С большим трудом мне удалось установить, что в бесчисленных скопищах букв, покрывавших лист бумаги, словно стаи вшей на белой рубашке, содержались новости. Я удивлялся про себя — зачем столько новостей одному человеку? Хотя любопытством к новостям — пынылтэ — грешили и мои земляки — луоравэтлане. Однако источником их были не бездушные, молчаливые страницы бумаги, а живые люди — путники, путешественники. После приветствий гостя усаживали на самое почетное место в яранге, женщины снимали с него одежду, обувь, кормили, поили чаем, а при случае и давали глоток огненной воды и только после этого задавали вопрос: — Ръапыныл? Какие новости? Обычно к этому моменту в ярангу счастливого хозяина, обладателя источника новостей, набивались ближние и дальние соседи в ожидании долгожданных сообщений о событиях, случившихся в ближних и дальних селениях, и даже за пределами луоравэтланской земли. Я до сих пор убежден, что гость — носитель новостей был куда интереснее бумажной газеты. И не только тем, что он сообщал о делах близких, понятных, о хорошо известных людях, об их деяниях. Гостя можно было расспросить о подробностях, засыпать вопросами, попросить прокомментировать ту или иную весть. Но главное, в газете сообщались совершенно непонятные факты, далекие и призрачные в глазах моих земляков. Газетную статью или заметку нельзя было расспросить о деталях. Так что большие газеты, густо испещренные мелкими значками, представляли интерес только для директора школы Беликова и его ближайшего окружения. Даже наш доморощенный учитель Татро на вопрос о газетных новостях коротко отвечал: — Много новостей о великих победах социализма в нашей стране. Или: — Капитализм загнивает, но изо всех сил вредит нашему Советскому Союзу. Капитализм находился совсем рядом. От советского острова Инэтлин — Большой Диомид до него было рукой подать. До американского острова Инэтлин — Малый Диомид было чуть больше четырех километров. Да и с представителями загнивающего капитализма время от времени уэленцы встречались во время морской охоты в Беринговом проливе. Новость о том, что в нашем селении будет издаваться наша чукотская газета, в которой будут печататься собственные новости и даже на нашем родном языке, в Уэлене встретили с большим интересом. С очередным пароходом-снабженцем на наш берег выгрузили типографское оборудование и главного редактора Наума Разбаша. Первый номер газеты «Советский Уэлен» вышел уже поздней осенью. Он представлял собой листок, заполненный текстом с двух сторон. На последней странице был даже небольшой текст на чукотском языке. Все новости, о которых сообщала газета, были давно всем известны! Какой же смысл был в этом бумажном листке новостей? Единственное, что удивило и даже кому-то понравилось, это то, что некоторые действующие лица описанных в газете событий были хорошие знакомые — китобои из Лорина, охотники на моржа из Наукана и Инчоуна. Напечатанные на бумажном листе имена обретали какой-то новый смысл, вид, наполнялись дополнительным содержанием. Так, в заметке, посвященной науканскому эскимосу Утоюку, говорилось о том, что, получая свой первый в жизни партийный билет, он поклялся отдать свою жизнь строительству социализма и коммунизма не только в родном селении, состоящем из полуврытых в скалы землянок, но и во всей стране. Единст