Выбрать главу
равляются влачить жалкое существование в Нижний мир. В полнолуние, когда земной наблюдатель ясно видит тени на поверхности ночного светила, на луне происходят удивительные явления. Одни знатоки утверждают, что там, на лунной поверхности, действуют живые существа. Некоторые из них невидимым лассо ловят плохих людей и доставляют их в подземный мир, в котором они подвергаются мучительным наказаниям за свои грехи. Другие видят на лунной поверхности просто шаловливых мальчишек или охотника, который тянет за собой убитую нерпу. А у иных фантазия расцвечивает весьма фривольные картинки, вплоть до совокупления мужчины и женщины. Что же касается регулярного истощения луны, а потом нового возрождения ночного светила, то и на этот счет есть множество объяснений и самым распространенным является то, что луну обкусывают собаки, которые от этого обретают разные удивительные и магические качества, вплоть до способности превращаться в других животных и понимать звериный язык (см. мою повесть «Лунный Пес» из серии «Современные легенды»). В период интенсивного лунного света, когда блеск ночного светила увеличивается отражением на снежной поверхности, детям не рекомендуется находиться на воле долгое время. Подверженные лунному влиянию часто на время, а то и навсегда теряют рассудок. У нас в Уэлене был такой человек, которого звали Умлы. До какого-то времени это был обыкновенный парень. Восьми лет пошел в школу и отличался особой восприимчивостью к тангитанским наукам. Однажды, несмотря на предостережения родителей, он долго катался на санках с заснеженного склона Священного холма в яркую лунную ночь, а на следующее утро за ним стали замечать странные повадки. Он вдруг потерял всякую способность усваивать науки, перестал следить за собой, почти утратил речь. Умлы не был буйным помешанным. Он любил ходить за водой к ручью, снабжая свежей водой почти весь Уэлен, бродил по берегу моря и о чем-то беседовал с птицами. Но в лунные ночи он вдруг впадал в состояние ступора, прятался в темный угол яранги и пережидал там время лунного сияния. Но удивительно, он сохранил способности к шахматной игре, которой научил его школьный учитель математики Наум Соломонович Дунаевский. Часто летом можно было видеть такую картину: на солнечной стороне школьного здания на завалинке сидят, углубившись в размышления, тангитан Наум и Умлы, медленно и осторожно двигают фигуры в полном молчании. И только у Умлы с уголка рта свисает струйка слюны, которую он не замечает. Чаще всего Наум Соломонович проигрывал, и это его озадачивало и даже злило. Иногда учитель даже высказывал осторожное предположение о том, что Умлы вовсе и не сумасшедший, а только притворяется и его необычное поведение — это своеобразный протест против нового уклада жизни, который насаждали приезжие большевики-тангитаны. Любопытство к Луне усиливалось невозможностью заглянуть на ее обратную сторону, и по этому случаю было множество фантазий. В те дни, когда советский космический зонд сфотографировал обратную сторону Луны и эту фотографию напечатали во многих газетах и журналах, показали по телевидению по всему миру, я находился на Аляске, в дальнем, затерянном в арктической тундре небольшом селении. У одного старого эскимоса я увидел на стене удивительную картину, чем-то напоминающую лунный пейзаж. На мой вопрос, что изображено на картине, мой хозяин спокойно ответил: — Эту картину давным-давно нарисовал мой дед и назвал ее «Обратная сторона Луны». Удивительное сходство этой картины со снимками советского «лунника» было поразительным и даже мистическим. Я вспомнил рассуждения некоторых этнографов о космическом происхождении малых арктических народов, якобы занесенных на планету Земля внеземными цивилизациями с какими-то известными только им целями. — Как же он это сделал? — с едва скрытым удивлением пробормотал я. — Он что, был Там? — Хотите, я покажу вам эту обратную сторону Луны? — весело предложил мой хозяин. Мы вышли из дома и, направившись в сторону от поселка, вышли на холм, с высоты которого открывался удивительный пейзаж. Перед нами лежал самый настоящий лунный ландшафт, с тундровыми замерзшими озерками-кратерами, слегка припорошенными только что выпавшим первым снегом валунами. Я долго стоял на холме, всматриваясь в расстилавшуюся передо мной картину. Эта была и впрямь обратная сторона Луны. ЛЕД гилгил — соленый лед, тинтин — пресный лед Соленый лед, который сопровождает круглый год приморского охотника, самый разнообразный в своих проявлениях. Здесь мне придется ограничиться собственным опытом общения с этим удивительным материалом. Морской охотник знает о гилгиле куда больше моего, различает его по оттенкам, разновидностям, по времени образования, по внешнему виду и даже, каким-то присущим ему чутьем, по степени солености. И это не удивительно: без точного знания гилгила зимнему морскому охотнику нечего делать в море. Его подстерегают опасности. К примеру, вы видите впереди себя ровное ледовое поле, слегка припорошенное только что выпавшим снежком. Казалось, смело ступай на гладкую манящую поверхность! Впечатление в данном случае обманчиво. Ледовая поверхность оказывается весьма тонкой и не то что человек, но даже голыш-камешек легко пробивает ее. Рядом может быть точно такое же на первый взгляд ледовое поле — вот по нему можно смело шагать и даже тащить за собой добычу. А если ты на собаках, можешь без опаски пускать упряжку вперед. Лед может громоздиться самым причудливым образом, создавая удивительные по форме сооружения, сказочные здания с пещерами, переходами и часто не верится, что это создание природы, а не творение рук человеческих. В детстве мы часто играли вот в таких прибрежных торосах, воображая ледовые нагромождения сказочными рыцарскими замками, о которых мы читали в романах Вальтера Скотта. Возле Уэлена гилгил редко исчезал. Если и уходил, то совсем недалеко, и стоило лишь подуть легкому северному ветру, как на горизонте показывалась белая полоса ледового поля. Но это было не сплошное ледовое поле, а состоящее из отдельных льдин разной величины. На некоторых льдинах возлежали, греясь на солнце, моржи. Редко в этом однообразном ледовом поле попадались обломки айсбергов, порой целые ледяные горы, отличающиеся ярким голубым цветом. С наступлением зимы лед подступал к берегу уже надолго. Сначала это был мелкобитый гилгил, настоящая ледяная каша, которая зловеще колыхалась на волнах и выбрасывалась на берег, сплавляя в единое галечный берег и подступающую тундру. Таким образом создавался так называемый припай, твердый ледовый берег, который стоял до самой весны, а то и до середины лета. Так, в 1946 году я отправлялся в далекое путешествие в Ленинград на кожаной лодке еще с твердого припая. А это было 27 июня, вроде бы в разгар лета. За неподвижным твердым припаем со зловещим гулом двигался никогда не прекращающий своего движения лед. Он шел мощной, неумолимой рекой. На этой границе чаще всего охотился на нерпу белый медведь. Неподалеку, у кромки припая, чаще всего возникали разводья, участки открытой воды. На ледяных берегах охотники караулили нерпу и лахтака. За всю мою жизнь в Уэлене мне только один раз довелось увидеть, как море покрылось ровным слоем льда. До наступления неожиданно сильных морозов стоял полный штиль и безветрие, что совершенно не было характерно для этого времени года. И когда ударил мороз, море заблестело до самого горизонта, отражая низкие лучи осеннего солнца. Блеск был нестерпим, пришлось надеть солнцезащитные очки, а те, кто не имел таковых, напялили на глаза полоски кожи с узкой прорезью — древние очки, которыми с незапамятных времен спасались от слепящих лучей весеннего солнца. Лед был так прочен и прозрачен, что было далеко видно в глубину, у берега почти до самого дна. Можно было разогнаться на санках из моржовых бивней и мчаться далеко к горизонту, туда, где в редких трещинах резвились нерпы. Но это чудо продолжалось всего лишь несколько дней. Однажды поутру вместо гладкой, блестящей ледовой поверхности мы увидели хаотичное нагромождение торосов. Гилгил, морской соленый лед, не всегда имел горький соленый привкус. Ветрами, ураганами, сильнейшими морозами из него выветривались кристаллы морской соли, и, если на морской ледовой охоте одолевала жажда, можно было смело отломить вершину отдельно стоящего ропака и насладиться вкусом холодного пресного льда. Из-за того что морской лед был далеко не однороден, сама морская ледовая поверхность таила много опасностей. Обычно по ней передвигались, нацепляя на ноги вэльвыегыт, «вороньи лапки», — своеобразные лыжи-снегоступы, очень похожие на теннисные ракетки. Но этого мало. Морской охотник кроме главного посоха имел второй — с острым наконечником, с помощью которого он ощупывал прочность льда, прежде чем наступить на него. В свое время я прошел немало километров по гилгилу, по морским ледовым тропам, охотясь на нерпу, лахтака. Когда мы ездили с бабушкой в гости к нашим эскимосским родственникам в соседнее селение Наукан, наш путь пролегал по ледовой морской дороге под черными скалами Дежневского массива. Настоящий зимний морской пейзаж — это торосы, ропаки, нагромождение битого льда, часто совершенно непроходимые. И в этом пейзаже было странное чувство вечности, нерушимости установленных природой з