желудка. Морж питается в основном моллюсками, и в животе сытого животного их несколько килограммов. Полупереваренные моллюски почитались редким лакомством, и доставались они главным образом детям, как и куски свежей, еще теплой печени. Желающие могли, если поблизости находилась подходящая посудина, выпить теплой свежей крови. Потом наступало время дележа добычи. Даже после образования колхозов морская добыча распределялась среди охотников согласно древним, установившимся правилам. При этом всегда выделялась специальная доля для немощных стариков, больных, вдов и сирот. Я до сих пор помню вкус мяса первого весеннего моржа. Оно варилось в большом котле, подвешенном на длинной железной цепи с крюком над костром. Мясо обычно мелко резалось, примерно такого размера, как известное тангитанское блюдо бефстроганов. Вода почти полностью выкипала, оставалось густое варево, которое можно было черпать ладонями. В блюдо не клались никакие пряности, кроме тундровых зеленых листочков «чипъэт», не добавлялось соли. Мне больше всего нравилось холодное мясо. Бывало, набегаешься на воле, устанешь, проголодаешься, заскочишь в ярангу, запустишь руку прямо в висящий над потухшим костром котел и зачерпнешь целую пригоршню густого варева. Быстро проглотишь мясо, оближешь потеки бульона на руках, иной раз до локтей, и отправляешься дальше, на волю. Летняя охота на моржа с небольшим перерывом на середину лета плавно переходила на осенний промысел, когда моржи большими стадами направлялись на галечные лежбища, расположенные на побережье Чукотского полуострова. Моржей били довольно далеко от берега, но ни в коем случае не вблизи галечного пляжа. Очередь для колки клыкастых животных наступала лишь поздней осенью, когда уже виднелся на горизонте паковый лед. Вблизи лежбища ни в коем случае нельзя было стрелять, шуметь, кричать. За нарушение этих запретов могли и убить. И это потому, что моржовая добыча на лежбище обеспечивала жителей морского побережья всем необходимым на долгую зиму. Моржей на лежбище били копьями с длинными рукоятками. Надо было поразить животное с первого удара, ни в коем случае не позволить раненому морскому великану уйти в море. Поэтому в убое моржей принимали участие только сильные и опытные мужчины. Осеннего, лежбищного моржа разделывали несколько иначе, нежели весеннего и летнего. Оставляли на кусках кожу вместе со слоем жира и мяса. Так называемый копальхен. В произведениях тангитанских литераторов и журналистов часто с отвращением описывается специфический запах копальхена. Он и впрямь бьет непривычного человека наповал. Копальхен готовится следующим образом. Кожу вместе с мясом и жиром сворачивают в своеобразный рулет. Иногда внутрь добавляют куски печени, почек. Получается нечто вроде пакета, сшитого сырым ремнем, вырезанным из той же кожи, что и весь копальхен. Вес этого шмата килограммов тридцать—сорок. По-чукотски это изделие называется кымгыт. Эти кымгыты зарывают в землю, в слой вечной мерзлоты, или перевозят в селение, где каждая семья имела свой собственный увэран, мясное хранилище. Оно неглубокое. В нем копальхен доходит до своей кондиции и набирает тот запах, который так ненавистен тангитанам. Каждая семья готовит столько кымгытов, сколько ей понадобится на долгую зиму. Ведь копальхен служит основной пищей не только человеку, но и собакам. Из одного и того же кымгыта рубятся куски и для семьи, и для упряжки. Обычно на завтрак мы получали по куску мерзлого копальхена, тонко нарезанного пекулем — специальным женским ножом, и этой еды нам хватало, чтобы не чувствовать голода на протяжении зимнего дня на морозном воздухе. Отправляясь в путешествие, каюр клал на нарту часть кымгыта, а если предстоял долгий путь, то и целый кымгыт, и этого запаса ему и его собакам хватало надолго. Я хорошо помню, как кормил собак после долгого пути. Посаженные на цепь псы терпеливо ожидали угощения, нервно позевывая и иногда испуская короткий вопль. Я открывал крышку подземного хранилища увэрана, которая представляла собой обычно китовую лопатку. На меня словно резким ударом устремлялся запертый в тесном пространстве аромат копальхена. Я доставал кымгыт и вооружался топором с остро отточенным лезвием. Сначала я разрубал круглый ком замерзшего копальхена посередине, а потом уже рубил большие круглые ломти. Зимний, пролежавший несколько месяцев в слое вечной мерзлоты копальхен в разрезе представлял собой весьма аппетитное зрелище: снаружи шел слой серой кожи, довольно толстой, сантиметра в полтора-два, за ним слой жира, чуть желтоватого, затвердевшего, а потом уже розовое мясо с прожилками нутряного сала. Все эти слои отделялись друг от друга зелеными прокладками острой, необыкновенно острой плесени, напоминающей вкус хорошего рокфора. Слюнки текли от такого зрелища, и, не удержавшись, я отрубал себе тонкий, толщиной с полоску бекона для яичницы, слой копальхена и клал в рот. Собаки с завистью смотрели на меня и глухо ворчали, как бы напоминая о том, что копальхен главным образом полагается им, а не мне. Я разрубал на плотном снегу или на куске дерева порции копальхена, каждый величиной с мой кулак, и начинал бросать их в разверстые собачьи пасти. Собаки никогда не отбирали корм друг у друга и не устраивали драки, если кому-то из них казалось, что его обделили. Так, кормя собак, я достаточно наедался копальхена, который потом запивал в яранге большой кружкой крепко заваренного чая. Зимой копальхен был основной едой. Он подавался на завтрак, в дневное время, вечером, когда не было свежего нерпичьего мяса. Если в увэране находилось несколько кымгытов, человек чувствовал себя уверенно, крепко стоял на земле и знал, что ему уже ничего не страшно, если даже зимняя охота на нерпу или белого медведя будет безуспешной несколько недель, а то и месяцев. Можно уверенно сказать, что я вырос на копальхене. Вот что я имел от моржа, когда жил в Уэлене. Крышу моей яранги была покрыта рэпальгином — расщепленной моржовой кожей. Когда по прошествии нескольких лет старую кожу заменяли новой, это был настоящий праздник. Старую покрышку настилали на пол, на слой хорошо просушенного мха. Холодная часть яранги — чоттагин — наполнялась теплым желтым светом. В жирниках блестел растопленный моржовый жир, над огнем висел котел, полный моржового мяса… На высоких подставках сушились байдары, покрытые моржовой кожей, меж столбов гирляндами висели наполненные воздухом моржовые кишки, из которых потом шили непромокаемых плащи. Из моржовых бивней, пока не было железа, точили наконечники стрел и копий, вытачивали кольца, пуговицы, а позже разрисовывали бивни сюжетами из древних сказаний. Из моржового желудка мастерили ярар — громогласный бубен, чей звук мог соперничать с шумом морского прибоя. Даже моржовый пенис шел на всякого рода поделки. Из-за своей твердости и величины нынче он стал весьма дорогостоящим сувениром для заморских туристов и других тангитан. Если коротко, то для луоравэтлана морж — это жизнь!