ны коммунистической партии. Все было хорошо, но, на беду, в один из революционных праздников, когда спиртное рекой лилось в местном магазине, Танат перебрал свою норму и в пьяном угаре вдруг проникся необыкновенным сочувствием к своим подопечным — чернобурым лисам. Он пошел на звероферму, выкрикивая по дороге: — Свободу зверям! Это вольные существа, и большой грех держать их взаперти! Всякое животное по существу свободное! Танат оттолкнул сторожа и принялся открывать клетки. Он успел выпустить с десяток лис, но тут подоспевшие ребята скрутили, обтерли снегом пьяного, дали слегка протрезветь и проводили домой. На следующее утро Таната вызвали сначала в контору совхоза и, как следует отчитав, сказали, что он должен оплатить стоимость десяти чернобурок. Танат, пряча от стыда лицо, покорно согласился, но тут в контору зашел секретарь парткома и заявил, что это только начало расплаты. — Ты еще ответишь и по партийной линии! — строго и зловеще произнес секретарь парткома. Танат не знал, что это такое — наказание по «партийной линии». Судя по тону и выражению лица партийного начальника, это не сулило ничего хорошего. Прошло несколько дней. Половину сбежавших лисиц поймали недалеко от зверофермы: они предпочли держаться поближе к своим кормушкам. Еще двух нашли растерзанными. Видимо, над их дорогими шкурками поработали собачьи зубы. Практически Танату пришлось оплатить лишь пять шкурок, и он уже успокоился, стараясь не вспоминать свое постыдное поведение. Он перестал пить и сторонился своих подвыпивших земляков. И вдруг, когда происшествие вроде бы начисто стерлось из памяти, из райкома пришло предписание явиться на заседание бюро по персональному делу кандидата в члены КПСС Таната Василия Ивановича. Предписание было на телеграфном бланке. С этой бумажкой Танат побежал к своему ближайшему соседу — косторезу Тукаю. Когда-то Тукай был большим партийным начальником, даже одним из секретарей райкома, но что-то случилось, сломалось в его карьере. Он даже отсидел в лагере срок. Но вернулся домой несломленный, зато умудренный таким большим жизненным опытом, что все население стойбища ходило к нему за советами. Танат показал Тукаю телеграмму и спросил: — Что может мне грозить? Тукай долго вертел телеграмму, несколько раз перечитывал, изучая каждое слово, потом спросил: — Под судом был? Не был. Взыскания по партийной линии были? Не были… Ущерб возместил? Возместил. Хорошо. Думаю, что ничего серьезного тебе не грозит. Скорее всего — поставят на вид… — Как это — на вид? — Такое есть партийное наказание, — туманно пояснил Тукай. — Это самое легкое наказание. Но Танат мысленно не согласился с ним. Ранним утром он запряг собак, запасся кормом и отправился в бухту Святого Лаврентия, где располагались районные власти. Зима давно повернула на весну, и на Чукотке наступило время света, когда солнце большую часть суток находилось на небе. Свет отражался от снега, и без солнцезащитных очков легко можно ослепнуть. У Таната таких очков было даже две пары. Упряжка пересекла заснеженную лагуну и углубилась в тундровые холмы. Дорога была накатана, давно не мела пурга, и кое-где даже виднелись следы полозьев. Танат удобно устроился на нарте, боком к движению. Можно было бы даже задремать, но тревожные мысли беспокоили сердце. Он представлял себе, как войдет в кабинет, украшенный портретами членов Политбюро, предстанет перед членами районного партийного бюро, усевшимися за длинным столом. За другим столом с тремя телефонными аппаратами будет сидеть первый секретарь Иван Петрович Будинцев и будет строго смотреть на него — провинившегося. Танат уже был в этом кабинете, когда ему вручали кандидатскую карточку. Говорили всякие хорошие слова. Выходило так, что коммунистическая партия Советского Союза только и ждала того момента, когда в нее вступит зверовод совхоза «Герой труда» Танат. А теперь он предстанет перед районным начальством преступником, человеком, унизившим достоинства не просто человека, а человека будущего, будущего коммуниста. Насколько Танат разумел русский язык, выражение «поставить на вид» в его понимании заключалось в том, что провинившегося ставили где-нибудь в людном месте — на площади, так, чтобы прохожие видели его. Найдутся и такие, которые специально придут поглазеть. Интересно, наказанного связывают или он просто стоит вольно? А если возьмет и убежит? Наверное, где-нибудь поблизости ставят на страже милиционера или какого-нибудь партийного активиста. Как стыдно! В районном центре у Таната было много знакомых. Кто-то будет сочувствовать, кто-то втайне злорадствовать. Разные люди. Показался Нунямский мыс и маяк на нем. Маяк еще не работал, он засветит свой луч, когда уйдет лед и мимо мыса пойдут большие корабли. Танат подъехал к маяку и остановил упряжку. Решил покормить собак: когда еще найдется время позаботиться о них. Был еще ранний час. Отсюда езды да райкома не больше часу. Танат уселся на нарту и вдруг почувствовал к себе такую жалость, что по его щекам невольно потекли слезы. Тем временем в райкоме уже собрались члены бюро. Покончили быстро с первым вопросом, приступили к другим. Наградили почетной грамотой оленевода из курупкинской тундры Кутая. Персональное дело кандидата в члены КПСС Таната стояло в графе «разное». Когда дело дошло до него, вдруг в комнату вошел милиционер в меховой куртке. Он был взволнован. — Товарищ Будинцев! Нунямские охотники только что вынули из петли на маяке Таната, охотника из Уэлена. Он мертв. Тело доставили в районный морг. Секретарь райкома помолчал и ровным голосом сказал: — Тогда на этом и закончим сегодняшнее заседание бюро. НЕМЕЦ немцы Это новое слово и понятие в чукотском языке появилось в начале сороковых годов, когда началась Великая Отечественная война. В нашем селении ввели карточки, вменили в обязанность охотникам проходить строевую подготовку. На стенах деревянных домов, внутри магазина развесили плакаты, призывающие к бдительности: враг не дремлет. Я хорошо представлял себе этого недрем лющего врага, и его переживания мне были понятны и близки, хотя, конечно, я никогда и никому в этом не признавался. Дело в том, что мне часто поручалось охранять от собак распяленные на земле или на снегу сырые моржовые кожи, нерпичьи и лахтачьи шкуры, медвежьи шкуры. Борьба со сном была мучительна. Держать открытыми глаза было фи зически больно. Но война была далеко. Нашими ближайшими врагами предполагались японцы. Немцы были очень далеко. И вдруг оказалось, что немец совсем рядом! Мало того, он в нашем селении жил в небольшой яранге на лагунной стороне ряда жилищ. Как этот немец попал в наше селе ние, никто толком не помнил. Может быть, он был из тех аляскинских золотоискателей, которые надеялись отыскать нетронутые запасы денежного металла на азиатском берегу Берингова пролива. Он был женат на чукчанке Мину, и у них было двое золотоволосых детишек моего возраста — Володя и Надя, которые учились вместе со мной в одном классе. Фамилия у них была — Мелленберг! Мелленберг работал водовозом на полярной станции. Летом он катил с громыхающей бочкой, водруженной на колесную нарту с собачьей упряжкой, от уэленского ручья до полярки, а зимой возил лед с дальнего берега лагуны. Мелленберг отличался редкой молчаливостью. Никто не мог похвастаться, что ему удалось побеседовать с водовозом. Внешне Мелленберг был огненно-рыж и весь зарос до самых глаз тугой, яркой растительностью. Издали он скорее походил на какое-то экзотическое животное. При этом он довольно быстро освоил охотничье дело, ходил промышлять нерпу и лахтака на морской лед, а летом примыкал к какой- нибудь байдаре и вставал на носу с китовым гарпуном. Многих в Уэлене он поражал удивительно нежным отношением к своей болезненной жене Мину, старался освободить ее от тяжелой работы, сам носил тяжелый таз с собачьим кормом, рубил дрова… Надя и Володя стараниями своего заботливого отца всегда были аккуратно одеты и учились хорошо и старательно. На Мелленберга никто не обращал никакого внимания, пока не началась война. Когда Германия напала на Советский Союз и с материка начали приходить тревожные сообщения о бесчинствах немецких оккупантов на захваченных территориях, кто-то вспомнил, что Мелленберг — немец! Немец в Уэлене! Эта новость мигом распространилась по всему селению. Сразу стали вспоминать странности в поведении молчаливого водовоза, его привычку подниматься на утес Еппын и оттуда обозревать в бинокль морской горизонт, его упорное нежелание вступать в продолжительные беседы. Вспомнили, что говорил он по-русски плохо, чукотский знал едва-едва… Почти одновременно большинству жителей Уэлена пришла мысль о том, что Мелленберг самый что ни на есть немецкий шпион, засланный несколько лет назад. Даже его демонстративное нежное отношение к жене посчитали явным проявлением его чужеродности. Местное русское начальство некоторое время находилось в растерянности, но, посоветовавшись с районными властями, решили на всякий случай немца изолировать. Его посадили в баню полярной станции. Правда, часового снаружи не поставили и каждый, кто хотел, мог посещать арестованного, приносить ему поесть, а жена чуть ли не ночевала вместе с ним в тюремной бане. Надю и Володю посадили за отдельную парту, но наше отношение к ним мало изменилось. Время от времени немец Мелле