— Цоли, ты дала сыну, как я велел, две драгоценности? — спрашивает Мунко-бабай.
— На шею ему повесила.
— Вот и хорошо. — Мунко обращается к отъезжающим мальчикам: — Я, дети мои, не впервые провожаю на запад селенгинцев и хоринцев. После большой засухи отправляли мы туда своих челобитчиков, они наше прошение и подарки царю везли. У женщин кольца и серьги тогда отбирали, чтобы серебряный поднос царю отковать. Большой поднос получился, с овечью шкуру. На золотых рюмках сам Бадла-чеканщик узоры вывел. Одних только белых коров доили, чтобы араки приготовить, царю поднести в тех рюмках. Царь наших челобитчиков не принял. Кто-то другой подарки забрал, обещал прошение царю передать. Др сих пор нет нам ни царской бумаги, ни облегчения. Только нойонам медали из Петербурга прислали. И отец тайши Юмдылыка Медаль тогда получил… Говорят, и к белому царю Большому Петру ходили наши буряты. Я-то не помню… Или меня на свете не было, или мальчиком бегал. Богатые и так ездили — деньги растрясти да на чудеса разные поглазеть. А за русской грамотой вы первые едете. Пусть вас хранят там боги, отцовское и материнское благословение… И мое благословение, внуки мои…
Лошади трогаются.
Провожающие стоят во дворе. Цоли закрывает руками глаза.
Вдруг все видят: кто-то скачет верхом, машет шапкой, кричит, чтобы остановили. Когда всадник приблизился, улусники узнали Бобровского и опечалились: не с доброй вестью, наверно, прискакал.
Бобровский — злой, красный — кричит:
— Ты далеко ли собрался, Хэшэгтэ?
— В Казань.
— Тебя не в Казань, на рудники отправить надо. Слезай, мальчиков будет сопровождать Бимбажапов. Он ждет в Иркутске. Получено предписание директора училищ…
Когда Хэшэгтэ снял с телеги свои пожитки, Доржи закрыл лицо рукавом. Плечи у него вздрагивают, — тайша и Бобровский существуют, видно, для того, чтобы омрачать каждый светлый проблеск в жизни людей…
Доржи уезжает из родного, милого сердцу Ичетуя… Полно, можно ли назвать его милым и родным? Что видел здесь Доржи? Перед ним — слепой старик, говоривший на сходке в дни зуда; желтое, болезненное лицо Аюухан; Эрдэмтэ-бабай с обмороженными ногами; Еши Жамсуев — соловей-человек, которого одни жалеют, другие бранят… Мертвая Жалма на руках у Балдана. В ушах свистят розги Бобровского, перед глазами злобное лицо тайши. Можно ли назвать Ичетуй родным и милым?
Не отъехали и версты, а у Доржи развеиваются черные думы. Какой бы убогой ни была здесь жизнь, это его родное место. Здесь его мать, отец, братья, соседи… Здесь он впервые услышал степные душевные песни, улигеры о храбрых баторах, мудрые пословицы. Эрдэмтэ-бабай научил его по-новому видеть степь, горы, небо. Здесь услышал от золотоголового Саши, от тети Алены и Степана Тимофеевича первые русские слова. Здесь впервые увидел и написал кривое, зубчатое монгольское «А».
Впереди — далекая дорога, незнакомый город, русская река Волга, новые друзья… Что там ожидает мальчиков? Что перетянет на весах судьбы — огорчения или радости? Что бы ни ожидало впереди, теперь уже не вернуться…
«Счастливо лететь вам, первые ласточки!» — сказал Николай Александрович Андреев. И Бестужев сказал бы так же, и Владимир Яковлевич… Наверно, он пожелал бы: «Пусть удача и счастье всегда сопутствуют вам. Нет в мире пути благороднее, чем тот, на который вы вступили, — путь к науке, к знаниям».
Перед глазами Доржи бледное лицо Дмитрия Павловича Давыдова, в ушах звучат его слова о смелом беглеце на Байкале…
По Джидинскому тракту навстречу трусит белый конь, запряженный в телегу. На телеге — седой старик и мальчик. Доржи узнал старика, обрадовался: это же Борхонок! На его коленях тот же хур с облупившейся краской.
Встретились, остановились.
— Уезжаете? Слышал, знаю… Рад за вас, дети мои. Будьте счастливыми. Учитесь, набирайтесь разума.
Улигершин Борхонок благословил мальчиков теми же словами, которыми могли напутствовать и Владимир Яковлевич и Дмитрий Павлович.
Доржи вспомнил давно минувшее утро. Ему видится, что и сейчас какой-то мальчуган мастерит лук, руки у него в мозолях… Но вот послышался звонкий смех, в юрту вбежали ребятишки: «Борхонок, Борхонок приехал!»
У юрты дяди Ухинхэна людей соберется, наверно, еще больше, чем в то утро. Борхонок начинает улигер…
Ну что же, сегодня его будут слушать без Доржи… А интересно бы. Старик вон улыбается, шепчет что-то про себя, слагает, наверно, новый улигер — самый лучший, самый чудесный свой улигер: о мальчиках, уезжающих далеко-далеко, учиться наукам…
INFO
Библиотека сибирского романа
Том XVI
Цыдендамбаев Чимит Цыдендамбаевич
ДОРЖИ, СЫН БАНЗАРА
Редактор Е. Р. Расстегняева.
Художник В. И. Кондрашкин.
Художественный редактор В. П. Минко.
Технический редактор Л. И. Воротилина.
Корректор И. М. Савинская.
Сдано в набор 9 июня 1961 г. Подписано к печати 20 октября 1961 г. Формат 84x108/64= 6.68 бум. л. 21,93 печ. л., 27,35 изд. л. Тираж 75000. МН 09030.
Новосибирское книжное издательство, Красный проспект, 18. Заказ № 129. Типография № 1 Полиграфиздата, Новосибирск, Красный проспект, 20.
Цена 1 руб, 20 коп
Scan Kreyder — 20.05.2017 STERLITAMAK
FB2 — mefysto, 2022