Его низко надвинутый капюшон скрывал лицо, но, когда я шагнул по направлению к алтарю и призвал его подойти ближе, он приблизился. Он двигался медленно, очень медленно, наверно, для того, чтобы дать своему запаху овладеть нами. Это был приторный аромат фиалок, смешанный с запахом взрыхленной земли и искромсанной, кровавой плоти. И хотя я раньше говорил всем присутствующим, на кого он похож и как может меняться его обличье в зависимости от того, какая из двух сущностей преобладает в данный момент внутри него, и о двух его голосах, все равно все сдавленно охнули, когда Тамблти отбросил назад свой капюшон и произнес (хотя мне показалось, что слов я не слышал): «Взвесь его!», вытащив из своего мешка недавно добытое сердце Мэри Келли. Несчастной Мэри Келли.
В свете лампы ее сердце казалось горящим, и его запах, когда он, словно торговец фруктами, подающий яблоко, поднял сердце и протянул его мне, настиг меня, сковав мой язык словно железом.
— Взвесь его! — безгласно произнес он, в то время как другим голосом, слышимым всеми, проговорил: — Ритуал. Нужен ритуал.
Теперь Тамблти держал сердце в дрожащих руках, и, казалось, оно вот-вот упадет на одну из чаш весов, в одну из сложенных горстью ладоней.
Но что потом? Что мне использовать как противовес сердцу Мэри Келли? И может ли Сет видеть это, каким-то образом переместив себя, свою сущность, свое метафорическое «я» к этим весам Анубиса? Может ли он сделать так, чтобы на них упало перо Маат? И не может ли Тамблти извлечь из своего кровавого мешка еще сколько-то никчемных, собранных им сердец?
Я не знал. Я знал лишь, что должен действовать, а потому приказал:
— На колени! На колени!
Он повиновался, держа сердце, а мешок, слава богу пустой, упал на пол. Я видел, как его длинные, с грязной каймой ногти впились в мертвую красную плоть сердца. Сейчас он был на расстоянии протянутой руки от стола-алтаря, на котором находились весы и нечто еще, необходимое для нашего представления.
Что делать? Что делать? Я думал, он даст нам провести ритуал, но нет — Тамблти жаждал взвешивания сейчас, сию же минуту! Что делать? Я не знал. Глядел сквозь отверстия в своем капюшоне на Тамблти, и лишь он один стоял сейчас передо мной на коленях. По обмякшей коже его лица я знал, что Сет выжидает.
Сперанца заговорила, как по наитию, читая тот бессмысленный ритуальный текст, который мы записали, и Тамблти, которым вновь овладел Сет, отпрянул при звуках ее голоса. Он зарычал, словно пес, его лицо неожиданно напряглось так, что багровый шрам на щеке разошелся. Густая, как патока, черная кровь потекла по его усам на губы, с которых он слизывал ее раздувшимся языком.
Два сияющих скорпиона сползли по его голой икре на потрескавшуюся, заскорузлую, ороговевшую пятку. Еще два пробежали по его предплечью к сердцу, которое он держал в руке. И тут раздался голос Сета, повелительно вопросивший:
— Кто возглашает сие? Ты ли это, Уатчет, Владычица Пламени, пребывающего во зраке Ра?
На это мог быть лишь один верный ответ.
— Это она, — возгласил я. — Воззри на Владычицу Пламени.
Лицо Тамблти расслабилось. Сет снова отступил.
— Взвесь его! — Он снова протянул сердце. — Взвесь его!
И тут я вдруг осознал, что сердце Мэри Келли в моих руках. Как только леди Уайльд поняла, что время пришло, она принялась нараспев читать текст из книги, которую передала ей актриса.
Различим был и дрожащий голос Кейна, так же как и голос Торнли. Все остальные намеренно гундосили вразнобой. Мы надеялись, что этот ужасающий диссонанс поможет сбить изверга с толку, и это, кажется, сработало. Во всяком случае, когда я отвернулся от еще качающихся весов, на которые положил сердце, и взял лежавший рядом с ними кукри, Тамблти все еще стоял на коленях, словно молился. Он не шелохнулся, когда я обошел его сзади и, наклонившись, шепнул: «Кровь смывают кровью», после чего поднял руку и вонзил нож в его горло с левой стороны, а потом изо всех сил потянул его вправо. О, как она хлынула, как брызнула на белые одеяния находившихся на возвышении!
Кейн отпрянул.
Сперанца поднялась и бросилась к актрисе, у которой не выдержали нервы и подогнулись колени. Торнли, однако, сохранил хладнокровие. Пенфолд с Харкером тоже не потеряли самообладания, когда я вырвал кукри и, снова обойдя Тамблти, вонзил нож в его сердце. О… то была работа мясника! «Самому б забыться, чтоб происшедшего не вспоминать!»[256]
256
«Макбет». Акт 2, сцена 2. Оттуда же последние слова Стокера, обращенные к Тамблти: «Кровь смывают кровью». Акт 3, сцена 4.