— Победный день, — добавила Белозерцева по-русски. — Переведите, — обратилась она к Лизе. Ее знакомые с детства фиалковые глаза взглянули на Лизу прямо, безбоязненно, с легкой грустью. — Переведите, что сказал генерал, а что я — необязательно. Раз все условия выполнены, — она обернулась к Шумилову, — пора за стол.
— Так вы и стол накрыли? — удивился он. — Быстро.
— Конечно, — она пожала плечами, — а чего тянуть. День чудесный. Вы, Елизавета Григорьевна, садитесь к нам поближе, — пригласила она Голицыну. — Мне переводчик не нужен, а генералу ваши услуги понадобятся.
За столом Белозерцева расположилась прямо напротив Паулюса. Подозвав Лизу к себе, она тихо сказала: — Майор Симаков, вы помните его? Мы прежде были с ним связаны по службе. Он мне рассказывал о вас. Я думаю, все скоро уладится, и вы получите награду, которую заслужили…
— Но, — Лиза растерялась, не зная, что ответить. В это время генерал Шумилов встал из-за стола и предложил тост:
— За победу Красной армии!
— Но это лишнее, — тихо проговорила Белозерцева, — для чего тогда было затевать обед!
— Нет, генерал, — Паулюс тоже поднялся, — я пью за победу немецкого оружия.
Получив отпор, Шумилов покраснел и поставил бокал.
— Я предлагаю выпить за здоровье, — в напряженной тишине произнесла Белозерцева. — За здоровье, Миша, — она многозначительно посмотрела на Шумилова, — оно нам всем пригодится, — и тут же повторила то же по-немецки, разрядив ситуацию.
После обеда Катерина Алексеевна повела Лизу с собой — осмотреть пленных. Кому оказать медицинскую помощь, как накормить всех, куда поместить офицеров, где пока содержать солдат. С ней шел Хрущев, мрачный, осунувшийся — он узнал накануне, что его сын, считавшийся пропавшим без вести, погиб при обороне Сталинградского вокзала. Кроме него Катерину сопровождал довольно большой штат подчиненных.
Едва начали проверку, подскочил сухощавый энкэвэдэшник из Москвы, с инструкцией устроить показательный расстрел, в целях устрашения. Да и своих приструнить, дабы не очень-то радовались, напомнить о неусыпном оке НКВД. Он уже объявил о своей затее в штабе Шумилова, там отнеслись к ней неодобрительно: и так пролито столько крови, куда еще? К тому же расстреливать безоружных, без суда и следствия?…
— Кто этим будет заниматься? — негодовал Шумилов.
— Найдем, — язвительно успокоил его особист. — Всегда находили, и сейчас найдем.
— Солдат не дам, ни одного человека, — грозно отрезал генерал.
— А мне и не надо, — с ехидной улыбочкой парировал тот. — Среди пленных найдем, и палачи, и жертвы сыщутся.
— Нет, я доложу Рокоссовскому, это просто вакханалия какая-то! — Шумилов взялся за телефон.
— Мне надо пленных, человек с тридцать, — объявил особист Белозерцевой. — Быстренько организуйте. Желательно офицеров.
— А как фамилия, простите? — Катерина Алексеевна насмешливо взглянула на него.
— Чья? — не понял он.
— Ваша, товарищ. Вы откуда, вообще, свалились?
— Майор Суэтин, — сухо ответил энкэвэдэшник. — Прибыл по особому указанию. Имею полномочия.
— Да вы что, опупели, что ли? — не выдержал Хрущев. — Больше заняться нечем?! Какие еще, к черту, полномочия? На бойню?
— Подожди, Никита, — остановила его Белозерцева, — не похоже, что товарищ Суэтин все сам придумал. Надо доложить командующему и уточнить в Москве.
— Но мне приказано, — попробовал возмутиться Суэтин, — мне приказано, не теряя времени…
— Придется потерять, — оборвала его Белозерцева. — Командующий фронтом разберется, а пока отдыхайте, товарищ Суэтин. Я уверена, что здесь вашим способностям найдется лучшее применение.
Вскоре выяснилось, что Суэтин действительно получил вполне определенные указания, и они исходили с самого верха.
— Да, крепкий орешек, — сокрушался Хрущев, — нашими щипцами его не расколоть. Звони на Лубянку, Катя, — подтолкнул он Белозерцеву по-свойски, под бок. — Если ты там не договоришься, — кто договорится? Лаврентий-то тебя послушает? — он как-то двусмысленно усмехнулся.
— Оставь эти пошлости, Никита, — поморщилась Катерина Алексеевна. — У Лаврентия и помоложе меня найдутся, за кем увиваться. Целый Большой театр под боком. Да еще консерватория.
— А я вовсе не то имел в виду, — запротестовал Хрущев. — Я говорю о твоих прошлых заслугах. НКВД должно о них помнить. Насколько я знаю, лично «хозяин»…
— Вот именно, — Белозерцева оборвала его жестом, — «хозяин» только и может воздействовать на них. А мои заслуги, Никита, все равно что салфетка в ресторане, вытерлись да выбросили — и весь сказ. Я еду к Рокоссовскому, — она встала. — У него прямая связь…