- Вряд ли, - вздохнул дипломат, - вряд ли. Вероятно, историкам разрешение на доступ в архивы дают, но получить его сложно даже им. А журналисту, пожалуй, и вовсе невозможно. Понимаете?
- Понимаю.
- Дело в том, - озабоченно продолжил атташе, - что вы - лицо, так сказать, не совсем официальное, верно? А нам не хотелось бы огорчать власти ФРГ.
- Безусловно.
Дипломат встал и сказал:
- Боюсь, посольство вам больше ничем помочь не сможет.
- Да, конечно. И последний вопрос. Остался ли в посольстве кто-нибудь со времени оккупации?
- У нас здесь? О, нет, нет. Люди уже много раз менялись. - Атташе проводил Миллера до двери и вдруг воскликнул: - Постойте! Есть у нас некий Кэдбери. По-моему, он был тогда здесь. По крайней мере я знаю точно - он живет в ФРГ давным-давно.
- Кэдбери, вы говорите?
- Энтони Кэдбери. Международный обозреватель. Его можно назвать главным представителем британской прессы, в Западной Германии. Он женат на немке. Кажется, приехал сюда сразу после войны. Обратитесь к нему.
- Хорошо, - согласился Миллер. - Попробую. Где его найти?
- Сегодня пятница. Значит, вскоре он появится в своем излюбленном месте в "Серкль Франсэ".
- Что это?
- Французский ресторан. Там отлично готовят. Это недалеко, в Бад-Годесберге.
Миллер нашел ресторан в ста метрах от реки, на улице Анн Швиммбад. Бармен хорошо знал Кэдбери, но в тот вечер его не видел. Он заверил Миллера, что если главный представитель британской прессы не приходит к ним в пятницу вечером, то неизменно появляется в субботу утром.
Миллер снял номер в близлежащем отеле "Дрезен" - огромном здании начала века, в прошлом излюбленной гостинице Адольфа Гитлера - именно здесь в 1938 году он встречался с Невиллом Чемберленом.
На другое утро почти в одиннадцать Кэдбери вошел в бар ресторана "Серкль Франсэ", поздоровался с завсегдатаями и уселся на любимый стул в углу стойки. Когда он сделал первый глоток, Миллер встал из-за столика у окна и подошел к корреспонденту.
- Мистер Кэдбери?
Англичанин обернулся и оглядел Миллера. Побелевшие волосы Кэдбери были зачесаны назад. В молодости он был, видимо, очень красив. Кожа его до сих пор сохранила свежесть, хотя на щеках паутиной проступали вены. Из-под седых кустистых бровей на Миллера смотрели ярко-голубые глаза.
- Да, это я, - ответил Кэдбери настороженно.
- Меня зовут Миллер. Петер Миллер. Я журналист из Гамбурга. Нельзя ли немного побеседовать с вами?
Энтони Кэдбери указал на соседний стул, сказал:
- Думаю, нам лучше разговаривать по-немецки, - перейдя, к большой радости Миллера, на его родной язык. - Чем могу служить?
Миллер заглянул в проницательные глаза англичанина и рассказал ему все, начиная со смерти Саломона Таубера. Оказалось, Петер закончил, Энтони попросил бармена наполнить его рюмку "Рикаром", а собеседнику принести пиво.
- За ваше здоровье, - сказал Кэдбери, когда его просьба была выполнена. Задача у вас не из легких. Признаюсь, ваше мужество меня восхищает.
- Мужество? - изумился Миллер.
- Теперешнее настроение ваших соотечественников таково, что они вряд ли станут вам помогать, - произнес Кэдбери. - В чем вы скоро, без сомнения, убедитесь.
- Уже убедился, - буркнул Миллер.
- Так я и думал, - вздохнул англичанин и вдруг улыбнулся. - Пообедать здесь не хотите? Моя жена уехала на весь день.
За обедом Миллер поинтересовался, был ли Кэдбери в Германии в конце войны.
- Да, я работал здесь военным корреспондентом. Пришел с армией Монтгомери. Но не в Бонн, конечно. Тогда о нем и не слышал никто. Наш штаб располагался в Люнебурге. Я сделал несколько материалов об окончании войны, о подписании капитуляции и прочем, и моя газета попросила меня остаться здесь.
- О зональных процессах над военными преступниками вы тоже писали?
Кэдбери отправил в рот кусок антрекота и кивнул.
- Да, - сказал он, не переставая жевать. - Обо всех, что прошли в британской зоне. Основными были суды над Йозефом Крамером и Ирмой Грезе. Слышали о них?
- Нет, не доводилось.
- Так вот, их называли Бес и Бестия из Бельзена. Это я дал им такие прозвища. И они прижились. А о Бельзене вы что-нибудь знаете?
- Почти ничего, - признался Миллер. - Нашему поколению об этом не рассказывают.
Кэдбери бросил на него проницательный взгляд из-под кустистых бровей:
- А сами вы хотите знать об этом?
- Рано или поздно в глаза правде взглянуть придется. Скажите-ка мне вот что. Вы ненавидите немцев?
Несколько минут Кэдбери жевал молча, тщательно обдумывая ответ.
- Сразу после обнаружения концлагеря в Бельзене туда направили группу английских военных корреспондентов. В их числе был и я. За войну мне случилось повидать немало ужасного, но открывшееся в Бельзене возмутило меня до глубины души. И тогда я, признаюсь, ненавидел всех немцев.
- А теперь?
- Теперь нет. В сорок восьмом я женился на немке и остался жить здесь. Это говорит само за себя. Время и сознание того, что не все немцы были Йозефами Крамерами и Рошманнами, сделали свое дело.
- А как вы относитесь к нашему поколению? - Миллер повертел в руках бокал с вином, разглядывая красную жидкость на свет.
- По-моему, вы лучше, - сказал Кэдбери. - Да и разве можно быть хуже нацистов?
- Вы поможете найти Рошманна? Поймите, мне не к кому больше обратиться.
- Если сумею, - ответил Кэдбери. - Что вы хотите узнать?
- Скажите, судили его в британской зоне или нет?
Кэдбери покачал головой:
- Нет, не судили. Но вы сказали, что он австриец, а Австрия в то время тоже делилась на четыре зоны оккупации. Может быть, его судили в одной из них. Ведь я уверен - в британской зоне суда над Рошманном не было. Я бы помнил.
-Тогда зачем англичане запрашивали в Западном Берлине копию его досье?
Кэдбери поразмыслил:
- Очевидно, Рошманн чем-то привлек их внимание. О рижском гетто тогда никто не знал. Сталин не дал Западу никаких сведений о зверствах фашистов на Восточном фронте. Мы оказались в неловком положении: восемьдесят процентов преступлений против человечества нацисты совершили за так называемым "железным занавесом", а девять десятых виновных в них бежали в три западные оккупационные зоны. Сотни преступников просочились сквозь пальцы только потому, что мы ничего не знали об их деяниях. Но Рошманн, видимо, чем-то себя выдал.