Закончив работу, он спрятал бомбу в гардероб вместе с тонкой проволокой, кусачками и остатком изоленты. Все это еще понадобится, чтобы установить ее в машине Миллера. Потом, дабы не уснуть, он заказал еще кофе и уселся у окна, стал дожидаться возвращения "ягуара".
Когда Петер вернул машину на Теодор Гойсс-плац, сгущались сумерки. Он перешел площадь, поднялся к себе в номер. Маккензен сидел двумя этажами выше. Убедившись, что Миллер никуда больше ехать не собирается, он положил бомбу в чемодан, заплатил по счету, объявил, что уедет завтра рано утром, и пошел к своей машине. Переставив ее так, чтобы следить одновременно и за "ягуаром", и за парадным отеля, он стал ждать.
Начинать копаться в машине Миллера было рановато - слишком многолюдно было на площади, да и Петер в любую минуту мог выйти из отеля. Если он поедет куда-нибудь без бомбы, Маккензен перехватит его за городом, убьет, а чемоданчик унесет с собой. Если же Миллер останется в отеле, Маккензен заминирует "ягуар" поздно ночью, когда улицы опустеют.
Сидя у себя в номере, Петер отчаянно пытался вспомнить одно имя. Лицо нужного ему человека он не забыл, но то, как его звали, вылетело из головы.
Дело было зимой 1961 года. Миллер сидел в гамбургском федеральном суде в ложе прессы, ждал начала интересовавшего его дела и застал конец предыдущего. На скамье подсудимых сидел плюгавый, похожий на хорька человечек, а адвокат просил для него снисхождения, ссылаясь на то, что у подзащитного пятеро детей.
Миллер вспомнил, как оглядел тогда зал и увидел усталое, изможденное лицо жены обвиняемого. Когда судья начал читать приговор, она в отчаянии закрыла лицо руками. Мужа осудили на восемнадцать месяцев тюрьмы за ограбление. Он оказался одним из самых искусных "медвежатников" Гамбурга.
Через две недели Миллер сидел в баре в двухстах метрах от Реепербана. Денег у него было много: он только что получил крупный гонорар. В углу уборщица мыла пол, и Миллер вдруг узнал в ней жену осужденного полмесяца назад "медвежатника". В приступе щедрости, о которой Миллер на другое утро пожалел, он сунул в карман ее фартука банкноту в сто марок и ушел. А вскоре из гамбургской тюрьмы ему пришло безграмотное письмо. Уборщица, очевидно, разузнала у бармена фамилию Миллера и рассказала обо всем мужу, а тот послал письмо на адрес журнала, где Петер иногда печатался.
В письме "медвежатник" благодарил за помощь и обещал не остаться в долгу. Но как его звали? Коппель, кажется так. Да, да, Виктор Коппель. Уповая на то, что "медвежатник" вновь не угодил в тюрьму, Миллер вынул записную книжку и стал обзванивать всех знакомых гамбургских жуликов.
Коппеля он нашел в половине восьмого, в баре.
Была пятница, в баре было полно народу: в трубке слышались их голоса и песня "Битлз" "Я хочу взять тебя за руку", которая в ту зиму чуть не свела Миллера с ума - так часто ее крутили.
Коппель быстро вспомнил Миллера и вновь начал его благодарить.
- Послушайте, - перебил его Петер. - В письме вы обещали сделать для меня все. Помните?
- Да, - настороженно ответил Коппель, - помню.
- Мне нужна помощь. Небольшая. Только вы сможете меня выручить.
В голосе "медвежатника" по-прежнему звучала настороженность:
- У меня при себе почти ничего нет, гepp Миллер.
- Да не деньги мне нужны, а ваша профессиональная помощь.
- Ах, вот оно что, - с явным облегчением произнес Коппель. - Это другое дело,
- Поезжайте на вокзал и садитесь на поезд в Оснабрюк. Я встречу вас на станции. И не забудьте свой инструмент.
- Послушайте, гepp Миллер, - взмолился Коппель. - Я же не гастролер. И Оснабрюка не знаю.
Миллер перешел на воровской жаргон:
- Дело верное. Коппель. Хаза пустая, владельца нет, барахло в сейфе. Наводчик - я сам, так что все будет о'кей. Вернетесь в Гамбург к завтраку уже с барахлом, и все шито-крыто. Хозяин приедет только через неделю. К тому времени вы уже успеете все загнать, а лягавые подумают, это дело местных.
- А кто заплатит мне за билет?
- Я, когда приедете. Из Гамбурга на Оснабрюк ближайший поезд отходит в девять. У вас всего час. Так что пошевеливайтесь.
- Ладно, договорились, - вздохнул Копггель.
Миллер позвонил телефонисту отеля, попросил разбудить его в одиннадцать и уснул.
На улице Маккензен по-прежнему не смыкал глаз. Он решил заняться "ягуаром" в полночь, если Миллер не покажется. Но в четверть двенадцатого Петер вышел из гостиницы и прошел в здание вокзала. Изумленный Маккензен покинул "мерседес" и последовал за журналистом. Тот остановился на перроне и спросил носильщика:
- Какой поезд уходит с этой платформы?
- На Мюнстер. Отправление в одиннадцать тридцать семь, - был ответ.
Маккензен вяло размышлял; зачем Миллеру поезд, если у него есть машина, и, не найдя ответа, вернулся к "мерседесу".
В одиннадцать тридцать пять его недоумение разрешилось. Миллер вышел из вокзала вместе с низеньким потертым человеком с черным кожаным саквояжем в руке. Они были поглощены разговором. Маккензен выругался. Не хватало еще, чтобы Миллер уехал в "ягуаре" вместе с собеседником. Тогда дело усложнится. На счастье Маккензена, мужчины сели в такси. Палач решил подождать еще двадцать минут.
К полуночи площадь почти опустела. Маккензен выскользнул из "мерседеса", взяв фонарик и три небольших инструмента, подошел к "ягуару", огляделся и залез под машину.
Он понимал - пальто моментально промокнет и измажется. Но это заботило его меньше всего. Включив фонарик, он нашел запорную тягу багажника. Чтобы его открыть, ему понадобилось двадцать минут. Наконец, крышка капота подскочила на дюйм. Закрыть ее можно будет просто надавив снаружи.
Маккензен вернулся к "мерседесу", достал бомбу и перенес ее к "ягуару". Человек, копающийся в моторе, обычно подозрений не вызывает. Прохожие думают, что он возится с собственной машиной.
Маккензен проволокой укрепил наполненную взрывчаткой банку на задней стенке моторного отсека прямо напротив руля. Она должна была взорваться всего в метре от груди Миллера. Взрыватель, соединенный с зарядом двумя трехметровыми проводами, он пропустил под лонжероном на землю.