- В суде - может быть, но не для меня.
- И вы пришли поговорить со мной о записках мертвого еврея?
- Нет, что вы! Но в них есть страница, которую вам нужно прочесть. Миллер протянул бывшему эсэсовцу заранее вынутый из дневника листок. Там было рассказано, как Рошманн убил безымянного офицера, награжденного "Рыцарским крестом с дубовой ветвью".
Рошманн дочитал абзац и взглянул на Миллера.
- Ну и что? - недоуменно спросил он. - Ведь тот человек меня ударил. К тому же он не подчинился приказу. Я имел право выгрузить раненых на берег.
Миллер бросил Рошманну на колени фотографию.
- Его вы убили?
Рошманн взглянул на снимок и пожал плечами:
- Откуда мне знать. Ведь с тех пор прошло двадцать лет.
Миллер взвел курок пистолета и прицелился бывшему эсэсовцу в голову.
- Его или нет?
Рошманн вновь посмотрел на фото.
- Ну хорошо, его. Что дальше?
- Это был мой отец.
Рошманн побледнел так, словно из него выкачали всю кровь. Челюсть отвисла, эсэсовец уставился на пистолет, который всего в метре от его лица твердой рукой сжимал Миллер.
- Боже мой, - прошептал он. - Значит, вы пришли сюда не ради евреев?
- Нет. Мне жалко их, но не настолько, чтобы лезть в петлю.
- Но откуда, как вы догадались, что это именно ваш отец? Ни я, ни написавший дневник еврей его имени не знали,
- Мой отец погиб одиннадцатого октября 1944 года в Остляндии, - ответил Миллер. - Двадцать лет я больше ничего не знал. А потом прочел дневник. Дата, место и звание совпадали. Кроме того, моему отцу тоже был присвоен "Рыцарский крест с дубовой ветвью" - высшая награда за боевую доблесть. Его кавалеров в армии было не так много, а капитанов - просто единицы. Шанс, что два столь похожих офицера погибли в одном месте, в один день, ничтожен.
Рошманн понял, что столкнулся с человеком, против которого слова бессильны. Он, как зачарованный, глядел на пистолет.
- Вы хотите меня убить, - пробормотал он. - Но не делайте этого. Пощадите меня, Миллер. Я хочу жить.
Петер склонился к Рошманну и заговорил.
- А теперь послушай меня ты, кусок собачьего дерьма. Я внимал твоим завиральным речам до тошноты.
У тебя хватило наглости заявить, что вы, эсэсовцы, были патриотами. На самом деле вы были чудовищной мразью, дорвавшейся до власти. За двенадцать лет вы смешали Германию с грязью так, как не удавалось никому за всю историю.
От ваших деяний цивилизованный мир пришел в ужас, а моему поколению в наследство вы оставили такой позор, от которого нам до конца жизни не отмыться. Вы, сволочи, пользовались Германией и немецким народом до самого последнего дня, а потом позорно бежали. В вас даже смелости не было. Больших трусов, чем вы, не производили на свет Германия и Австрия. Ради собственной выгоды и безудержной жажды власти вы уничтожили миллионы людей, а потом скрылись и оставили нас гнить в грязи. Вы первыми побежали от русских, вы расстреливали и вешали тех, кто отказывался гибнуть за вас. Вы разглагольствуете о патриотизме, даже не представляя, что он означает. Вы опошлили святое слово "камрад", именоваться которым имеют право лишь истинные товарищи по оружию.
И еще одно скажу я вам от имени молодого поколения немцев, которое вы, очевидно, презираете. Успехи ФРГ к вам никакого отношения не имеют. Благополучием она обязана тем, кто работает с утра до ночи и в жизни своей никого не убил. А насчет процветания скажу так: мое поколение согласно даже отчасти поступиться им, лишь бы таких убийц, как вы, среди нас не стало. Впрочем, вас-то и впрямь скоро не станет.
- Значит, вы все-таки хотите меня убить, - пролепетал Рошманн.
- Сказать по правде, нет. - Миллер пошарил за спиной, нащупал телефон и притянул его к себе. Потом, не сводя пистолета с Рошманна, снял трубку, положил ее на стол и набрал номер. Затем со словами: "Есть в Людвигсбурге один человек, который желает побеседовать с вами" - поднес трубку к уху. Но ничего не услышал. Тогда он нажал на рычаг, но гудок не появился.
- Что, отключили телефон?
Рошманн покачал головой.
- Слушайте, если в этом виноваты вы, я пристрелю вас на месте.
- Нет, нет. Я не трогал телефон все утро. Клянусь.
Миллер вспомнил о лежавшем поперек дороги столбе и тихо выругался. Рошманн ехидно улыбнулся:
- Видимо, линия повреждена. Вам придется идти звонить в деревню,
- Мне придется пустить вам пулю в лоб, - бросил в ответ Миллер, - если вы не послушаетесь. - Он вынул наручники, которые по первоначальному замыслу Петера предназначались для телохранителя, и бросил их Рошманну.
- Идите к камину, - приказал он и сам последовал за бывшим эсэсовцем.
- Что вы собираетесь делать?
- Приковать вас к решетке, а потом пойти звонить.
Пока Миллер искал в окружавших очаг кованых завитушках подходящее место, Рошманн выронил наручники. Нагнулся за ними и едва не застал Миллера врасплох, схватив вместо них тяжелую кочергу. Он ударил ею, метя по коленям Миллера, но журналист успел отскочить, кочерга просвистела мимо, и Рошманн потерял равновесие. Миллер шагнул вперед, стукнул рукоятью пистолета по склоненной голове бывшего эсэсовца и, отступив, сказал:
- Еще один такой фокус - я вас убью.
Рошманн выпрямился, морщась от боли.
- Наденьте один браслет на руку, - приказал Миллер, и Рошманн повиновался. - Видите вон ту виноградную лозу? Ветвь рядом с ней образует петлю. За нее и зацепите второй браслет.
Когда Рошманн выполнил приказание, Миллер подошел к камину и убрал из-под рук эсэсовца кочергу и щипцы. Приставив дуло пистолета к сердцу Рошманна и обыскав его, вынул из карманов все, что эсэсовец мог кинуть в окно.
Тем временем к дому на велосипеде подъехал Оскар, вернувшийся из деревни. Увидев "ягуар", он удивился - Рошманн заверил его, что никого не ждет.
Оскар прислонил велосипед к стене и бесшумно вошел в дом, остановился перед дверью кабинета в нерешительности. Он ничего не услышал, как, впрочем, не услышали его и Миллер с Рошманном.
Петер в последний раз оглядел эсэсовца и остался доволен.
- Кстати, - сказал он. - Если бы вы оглушили меня кочергой, вам бы это все равно не помогло. Дело в том, что я оставил у сообщника досье на вас и попросил отправить его властям, если не вернусь к полудню. Сейчас около одиннадцати, съездить позвонить я успею за двадцать минут. За это время вы не освободитесь, даже имея под руками пилу. А полиция прибудет сюда через полчаса после звонка.