В то же время есть, как мне представляется, точные сведения о том, что в свое время возвращению А. Н. Яковлева в высшие сферы нынешней советской вла-сти со всей силой препятствовали специальные военные службы Федеративной Республики Германии, причем это происходило как раз во время разворачива-ния «проекта широкого экономического сотрудничества» Ханса Дитриха Генше-ра, представленного в Москве канцлером Гельмутом Колем.
Тем не менее рассматривать деятельность субверсивно-троцкистского и троц-кистско-космополитического лагеря на нынешнем этапе горбачевской пере-стройки, ячейкой действия которого на уровне Центрального Комитета руково-дит А. Н. Яковлев, следует не иначе как в общем контексте внутреннего фронта перемен. Всякая оценка происходящего, не принимающая во внимание резуль-тирующую полноту линии перемен, закрыто центрированную самим Михаилом Горбачевым, рискует оказаться целиком ошибочной.
Ибо перестройка, сам ход перестройки не только вскрывает нарыв троцкизма, выпуская гной из абсцедирующих вокруг него тканей, но и высвобождает мощ-ный, неостановимый, иррациональный порыв русской «души-христианки», а следовательно, и связанного с ней совершенно непредвиденного развития. Причем первой прорвавшей плотину силой беспорядочного возрождения хри-стианства было не русское православие, а — на Украине и еще в большей сте-пени в странах Балтии — католицизм. Неужели католицизм?
Неудержимый, открытый и приводящий в движение сотни тысяч верующих, до-селе пребывавших в тени, католический взрыв в странах Балтии остается одним из самых непонятных явлений, происходящих сегодня в Советском Союзе в ре-зультате сейсмических колебаний горбачевской перестройки. Будущее всего этого кажется сегодня иррационально непредсказуемым. Для всех, кроме Иоан-на Павла II и католического, апостольского, римского «противотечения» плане-тарной «истории современности», подошедшей к циклопическим воротам треть-его тысячелетия.
«Лед сломан», — провозгласил Михаил Горбачев, комментируя итоги визита Гельмута Коля в Москву в октябре 1988 года, и не принципиальное ли это заяв-ление, завершающее первый этап перестройки? В любом случае, похоже, она вступила в полосу окончательного становления, и нам следует, дабы это осо-знать, разгадать также и ее внутренний «страшный секрет», однако лишь в час его полного проявления, «когда все свершится и все завершится», когда «великий проект» тайного ордена Красной армии будет полностью осуществлен, осу-ществлен в истории, «страшный секрет» открывается не тогда, когда этот про-ект был в действии, но с приходом горбачевской перестройки, непостижимо ве-дущей историю к обновлению и, метаисторически, к началу иной истории, «ис-тории иного». Истории конца, истории исполнения.
На данный момент этот революционный — и даже более того, трансреволюцион-ный — процесс остается исключительно личным сражением не просто Михаила Горбачева, а именно Михаила Горбачева как «абсолютного концепта» пере-стройки, в его диалектическом «марш-броске на местности» к тотальной власти. Таким образом, оперативная задача перестройки носит двойной характер: с од-ной стороны, привести Михаила Горбачева к тотальной власти и — с другой — открыть перед Советским Союзом «коридор быстрого прохода» к «тотальной культурной революции», которая, пока скрывая свое имя, через великие внут-ренние трансмутации экономических, индустриально-технологических и соци-альных структур, одна лишь может проложить путь к планетарному господству в уже открывающемся третьем тысячелетии, в то время как в тени тайный орден Красной армии бдит, вдохновляет, замышляет, контролирует, решает и управ-ляет, удерживает и ускоряет, верша то, что должно быть совершенно тайно.
Когда процесс онтологической трансмутации оперативных внутренних структур Советского Союза завершится, тайный орден Красной армии, должный при пол-ном свете дня стать явным, укажет на перемену смысла советской власти, а ис-тория, великая континентальная европейская история перейдет в трансисто-рию, и этот новый переход внезапно окажется идентичным и «страшному секре-ту» горбачевской перестройки, и тому, что мы, именно мы, называем новой судьбой. И это движение остановить невозможно. «Лед сломан».