Выбрать главу

– Все в офицерах служили. Старший, Григорий, от любви к одной даме свихнулся, да и играть и гулять мастер был. В монахи подался, архимандритом стал. Сергей Павлович офицером были, а Андрей Павлович в Первую мировую у Самсонова убит был в Пруссии. Бравые господа были, лошадей держали, на весь уезд кутили. Сестрица у них была шибко верующая, она-то Григория в монастырь и определила, когда он от любови свихнулся. Нет, монахов здесь не осталось. Монахи тут самые лютые волки были, все с пулеметами и гранатами дрались. Тут такие дела были!

О «делах» Анна Петровна хорошо знала. «Союз Родины и Свободы» устроил в городе в восемнадцатом году восстание. В городе его подавили в один день, а монастырь продержался неделю.

Прохор Семенович служил когда-то в юности на конюшне Шиманских и с готовностью и охотой повел ее по бывшей усадьбе. Стуча сапогами, он ввел ее по чугунной лестнице на второй этаж дома и со скрежетом раскрыл рассохшиеся двери. Вздыбившийся паркет напоминал макет пересеченной местности. В забитые окна вступал зелеными буйными рядами сад, зелень была беспощадная и хищная. Лепные потолки потрескались и обвалились. Единственное, что уцелело, – это прекрасные мраморные камины.

– Здесь у них зала была, танцевали… ля-ля-ля! А это бильярдная была. Тут Григорий, Георгий-настоятель, бывало, рясу подберет и с братьями все в лузу загоняет. Большой спец был… Здесь кабинет был.

Со стен свисали порванные копии пасторалей Ватто и Фрагонара.

– Скоро этому разору конец будет. Монастырь и усадьбу дом отдыха и турбаза себе берут. Полный ремонт в древнем виде будет. Об иконах?

Об иконах Прохор Семенович мало слыхал.

– У старух кой-что есть, но образа все мелкие, крупных нет. Ризы поповские были – ребятишки порвали. Старуху Петровиригину туристы прибили. И зря. У нее особых образов не было. Так… тоже мелочь одна. Совершенно зазря ее по маковке прибили. Тут туристы на «жигулях» приезжали. В роще в палатке стояли, вот они ее и прибили, – и было видно, что слово «турист» для Прохора Семеновича значило то же, что и жулик.

– Милиция приезжала. Акт, протокол составили. Да поди ж, поймай! Улетели птички! Потом ребятишки около их стоянки гусиный пух нашли, они в совхозной ферме на крючок рыболовный гусей ловили. Есть ли кто-нибудь из монахов? Был один, Ермолай… Какой он монах? Бандит был, на Север его высылали. Потом слух был – вернулся. После войны тут все по усадьбе ходил, по монастырю. Человек темный, людей сторонится. Где живет? Не знаю. В городе в церкви иногда над покойниками читал. Давно уж, года три его не видели. Стар стал, болеет. Помрет, наверное, скоро.

На этом все рассказы словоохотливого гида окончились.

В монастырь Анна Петровна направилась одна. Настроение у нее было тревожное. От разоренного гнезда Шиманских на нее повеяло чем-то бесконечно чуждым. Она представила себе лихого архимандрита Георгия с подобранной рясой с братьями-офицерами играющим в бильярд, и ей сразу стало понятно, почему тихий Спасский монастырь в годы гражданской войны был очагом вооруженной контрреволюции. Все было просто – все они были офицеры и помещики в рясах.

Аллея от имения к монастырю была кое-где вырублена, но сохранилась поразительно хорошо. Выглянуло солнце, и Анна Петровна отчетливо представила, как в открытом экипаже к вечерней службе катит архимандрит Георгий с братьями. Невольно эта прошлая жизнь начинала ее затягивать.

Раньше, во времена поисков, Анне Петровне приходилось в основном иметь дело с архивами и заброшенными забитыми церквями. Люди, обломки прежних хозяев жизни, ей попадались редко. В этом ее поиске все было наоборот. У произведений ее любимого мастера столпилось целое общество различных лиц, которые стерегли иконы, и их судьба странно переплеталась с судьбой живописи. Они как будто своими цепкими руками держались за Дионисия, не выпуская из рук, а если передавали кому-то, то тоже неведомым темным личностям вроде тех туристов, что ударили по голове молотком старуху Петровиригину.

Подойдя к волжским воротам Спасского монастыря, Анна Петровна была остановлена грозным ликом мозаичного Спаса того рерихо-васнецовского модернистского пошиба, который был распространен в России накануне революции. На лике было много ущербин от осколков и пуль – оспин пулеметного шквала. Над монастырем носилась, хлопоча, большая стая галок.