Дионисий, отобрав у Шимони десять послушников, лазил вокруг монастыря и все измерял, записывал и чертил на бумаге. Послушники с шестами ходили за Дионисием, как живой складной метр.
На полу трапезной по результатам чертежей слепили из глины рельеф волжского холма, на котором стоит монастырь, и все участники трапез, все бывалые воины представляли, как бы они штурмовали и защищали холм. Воинские страсти разгорелись до того, что, оседлав коней, Шимоня выезжал с вооруженной братией на поле перед монастырем и устраивал ратные учения. Воинов разбивали на группы, они окружали монастырь, пешая же братия на деревянных стенах готовилась отразить их атаки. Причем мастер Джулиано и мастер Дионисий строили всадников и по-фряжски, и по-гречески, и «свиньей» по-тевтонски, и россыпью по-татарски. Более всего хваля фряжский рыцарский конный бой, тем не менее все считали более эффективными татарские конные атаки и лавы. Рубили мечом и лозу, и глиняные чучела. Удар у мастера Дионисия был крепкий, но и остальные не уступали. Джулиано с интересом смотрел и трогал мокрую ссеченную глину, русская привычка срубать голову одним ударом его удивляла.
Затеяли и состязание по стрельбе из лука. Монахи с удовольствием предавались ратной потехе, многие из них были в прошлом воинами и охотно обучали воинскому искусству послушников, не бывавших по малолетству в битвах. Приезжие москвичи радовали насельников, отвлекая братию от скучной постной жизни. С мастером Дионисием им было просто, он умел говорить с каждым запросто, как будто был не зрелым прославленным мастером, а только что вышедшим в мир мальчиком — смотрел просто, ясно, говорил, не задумываясь, то, что думал.
Старому отцу Еремею, когда-то раненному в ногу татарской стрелой, отчего правая нога его усохла, Дионисий выстругал особый костыль с выкованным албанцем Марко особым приспособлением для сгибания колена. Еремей, до этого сидевший сиднем в своей келье, стал ковылять по монастырскому двору.
Внес с собою в обитель Дионисий общую радость, шум, ощущение простора. Только один схимомонах Паисий, старец желчный, ядовитый, всех обличавший, упрекавший даже самого Шимоню за светское житье, был недоволен Дионисием.
— Мирской человек. Образа приехал писать, а не постится, аки князь горд и все больше воинскими игрищами занимается, а не своим ремеслом.
Тщательно обмерив все выпуклости монастырского холма, мастер Дионисий велел ставить новые каменные стены и стрельницы далеко впереди прежних деревянных. Стены и башни расположил так, чтобы хорошо с них простреливалось межбашенное пространство. Велел строить не из кирпича, а из местного белого камня, слоистого сероватого плитняка. Для крепости велел известь хорошую заготовить, а в основание валуны свозить со всей округи. Под его руководством послушники окопали весь монастырь траншеями будущих фундаментов. Отныне ни один богомолец не имел права явиться в монастырь без камня, а конный — без воза с валунами. Так стали очищаться от камней окрестные поля.
Долго запершись, Дионисий все что-то измерял циркулем и, наконец, вынес выструганные из дерева стрельницы и стены. Их установили на глиняной модели, все в размер — ориентиром служила деревянная модель собора и трапезной.
— Стройка сия лет на десять. И строить ее не менее тысячи смердам. Дело большое.
Мастер Джулиано особенно восторгался захабами с железными решетками у ворот. Осаждающие, если им удалось бы сломать ворота, ворвавшись, попадали в специальный каменный мешок, где их истребляли бы с галереи.
— Все хорошо, да вот только донжона нет, негде защитникам в самой крайности укрыться, если враги внутрь стен ворвутся, — сожалел Джулиано. Но и это исправили, спроектировав примыкающую к трапезной высокую башню-звонницу, и решили еще больше уменьшить узенькие окошечки трапезной палаты. В подвале трапезной стали копать глубокий колодец на случай осады.
— Ну вот, теперь огород огородили, можно и овощи сажать, — так заключил Дионисий свои фортификационные работы.
Заложение первой надвратной башни отпраздновали в загородном тереме Шимони. Кроме хозяина на пиру не было монахов. Прислуживали рабыни и домашние девушки хозяйки. Вышла и она сама.
— О, белла донна Мария! — запричитал Джулиано при ее появлении.
Мастер Дионисий отнесся к хозяйке ласково, назвал ее боярыней, с удовольствием принял из ее рук чарку анисовой водки, даже выпил против своего обыкновения. Обилие книг в Шимониной библиотеке его порадовало. Он с удовольствием рассматривал древние рукописи в тяжелых кованых переплетах. Пять переписчиков с почтением показали Дионисию свои копии. В переводе было много греческих слов, записанных кириллицей и не переведенных на русский. Дионисий одобрил заставки, шрифт, обещал помочь сделать миниатюры. Когда вернулся в палату, то все уже сильно захмелели. Венецианец напился и плакал, размазывая по столу бородой телячий холодец. Шимоня был мрачен. Поругались. Венецианец заскучал по Италии, проклинал Россию, все русское, грозился убежать.