— Подождите секунду, сейчас узнаю… — ответила библиотекарша, но Генрих уже пулей выскочил на улицу.
Отчаянию мальчика не было предела. Генриху казалось, что весь город накрыт невидимой ведьмовской паутиной, а он находится в самом центре этой паутины: маленькая беспомощная муха. Все женщины, в том числе учительница математики, представлялись ему ведьмами, и когда математичка называла имя Генриха в надежде получить ответ на какой-либо вопрос, мальчик с ужасом думал, что она делает это специально, чтоб еще сильнее подчеркнуть его беспомощность и обреченность.
Разумеется, ни завтра, ни через день Генрих на встречу с Альбиной не пошел. Ему, конечно, очень хотелось увидеться с этой красивой девочкой, но старуха Карла пугала его до смерти. Вдобавок ко всему Генриху начали сниться кошмары. Чаще всего он видел один и тот же сон: герцогиня Марта Винкельхофер, одетая почему-то в шубу Каракубаса, вышагивает на змееподобных ногах, как старый герцог из ее рассказа.
— Тебе никуда не деться, наглый мальчик! — говорит герцогиня из сна голосом старухи Карлы Майселвиц и тянет к горлу Генриха тонкие руки с длинными когтями. Собаки, сопровождающие ее, увешаны ордами вопящих кошек, которые дерутся между собой и врем я от времени выкрикивают противными блеющими голосами:
— Каракубас, не оставляй нас! Не уходи из города!
Генрих в ужасе просыпался, мокрый от холодного пота и дрожащий от страха. А приблизительно через две ночи после того, как мальчику довелось стать свидетелем ужасных событий, его разбудил ужасный грохот: ночное небо рокотало от слившихся в могучий единый гул громов и зловеще освещалось сотнями молний, которые, точно копья разгневанных богов, били в направлении пустыря и дома Каракубаса. Часа два длилось буйство стихии, а закончилось оно тем, что со стороны пустыря донесся чудовищный взрыв, и в следующую секунду к небу взметнулся огненный столб, похожий на когтистую лапу. Не сумев дотянуться до затянутого мрачными тучами неба, огненная лапа упала обратно на землю. Тут же повсюду воцарилась глубокая, спокойная тишина.
В школе на следующий день только и разговоров было, что о взрыве в старом доме, некогда принадлежавшем семейству герцога Ойшенгера. Что же касается колдуна Каракубаса, то после этого взрыва никто в городе его не видел. Хоть в этом Генриху полегчало. Он надеялся, что наконец-то с проклятым стариком покончено.
К Клаусу Вайсбергу Генрих больше не подходил и старался, принципиально, на бывшего товарища не смотреть. Это очень мучило Клауса, который после происшествия на пустыре стал не похожим на себя. Большую часть времени он проводил в одиночестве, избегая приятелей, и все время что-то обдумывал. Так продолжалось три недели с небольшим.
Наконец однажды вечером Клаус пришел к Генриху домой и вызвал бывшего друга для переговоров на лестничную площадку.
— Ты меня прости, — пряча глаза, вздохнул он. — Даже не знаю, что со мной тогда случилось. Такой страх взял, что себя не помнил до тех пор, пока не оказался дома. Хочешь, побей меня — я сопротивляться не буду. Потому что, если ты меня не простишь, моей жизни конец. Я всегда буду чувствовать себя подлецом. А это — самое страшное, что только может быть. Веришь или нет, но мне стыдно до смерти. Короче, моя судьба в твоих руках, решай сам, как тебе со мной поступить…
Клаус наклонил голову и шмыгнул носом. Генрих заметил, как по щеке товарища покатилась слеза.
— Что ж, это хорошо, что ты пришел ко мне с извинением, примирительно сказал он. Обида со временем забылась, и Генрих на самом деле только ждал случая, чтоб помириться. — Это доказывает, что еще не все потеряно и ты не такой уж и трус. Скажу по правде, я сам в ту ночь ужасно перепутался… Что ж, зла я на тебя больше не держу.
Генрих протянул Клаусу руку, и тот с благодарностью пожал ее.
— А знаешь, вздохнул Генрих. — Мне теперь всюду мерещатся ведьмы, даже не знаю, что делать… И ведь никому не расскажешь — не поверят.
Это точно. Не поверят, — согласился Клаус. — Но если хочешь, я могу дать совет. Мне, по крайней мере, это сильно помогло. Вот послушай. Когда прошло пару дней после той ночи и страх мой притупился, мне стало так стыдно, что ты и представить себе не можешь. Я уж решил, что я конченый человек. Чтоб наказать себя, а может, чтоб проверить, струшу ли я и во второй раз, я один отправился к дому Каракубаса. Уж лучше умереть с честью, как говорят, чем считать себя рабом трусости. Оказавшись на пустыре, я с удивлением обнаружил, что от дома колдуна остались только развалины. Ни одной стены целой, ни одного окна. Представляешь? И с тех пор все мои кошмары и ведьмы оставили меня в покое. Вот!
— Нет, я на пустырь больше никогда в жизни не сунусь, — уверенно покачал головой Генрих. — Если бы ты знал, что я там увидел, когда ты сбежал, ты бы не стал мне предлагать такой глупости.
— Хорошо, хорошо, извини. Потом как-нибудь расскажешь, что там еще ужасного было. Но меня ты хоть выслушаешь? Я еще не все рассказал. Увидев руины, я, конечно, с облегчением вздохнул, однако повернул домой не сразу, а решил порыться в обломках. В куче пепла я отыскал одну вещицу. Это очень красивая вещица, лучше ее я еще ничего не видел. Я даже сначала хотел оставить ее себе, но потом решил, что только ты достоин владеть этой штукой. Потому что ты герой, а значит, бесценный трофей твой по праву.
— Никакой я не герой, — смущенно буркнул Генрих.
— Ты со мной лучше не спорь, уж кому как не мне знать о твоей храбрости. Так что держи, — торжественно объявил Клаус и силой всунул свою бесценную находку в руку приятеля. — И не пытайся отдать ее мне — не возьму. Выброшу в мусор, в Дунай, но себе не возьму — не достоин. Понимаешь?
Бесценная вещица оказалась кулоном размером со спичечный коробок и изображала она спящего дракона. Длинная цепочка, на которой дракон должен был висеть, была разорвана и свисала двумя тонкими безжизненными нитями.
— Ух, ты! Ну и красотища! — не удержался от восхищенного восклицания Генрих. Он взвесил кулон в ладони. — Тяжелый какой. Наверное, грамм сто весит.
— Я уверен, что он из чистого золота, — важно ответил Клаус и хлопнул друга по плечу. — Владей! Ах да, чуть не забыл, я ведь принес тебе еще один подарок.
Генрих с трудом оторвал взгляд от дракона.
— Что ты сказал?
Клаус снял с плеч сумку, засунул в нее руку и вытащил настоящего, живого щенка.
— Моя-то Рекси ощенилась. На следующую ночь, как мы побывали у Каракубаса, сразу и ощенилась. Представляешь? Так я хочу одного щенка отдать тебе.
— Зачем мне щенок? — разглядывая радостно скулящего малыша, удивился Генрих. — Да и потом, ты ведь хотел на них деньги заработать…
— Какие уж тут деньги, — печально вздохнул Клаус. — Разве ты не видишь, что в этом щенке от боксера нет совершенно ничего? Как я и боялся, моя Рекси произвела на свет неизвестно от кого невиданных зверюшек. Прямо уродцы какие-то — морды длинные, уши длинные, сами мохнатые, как персидские котята. Разве таких продашь? Позорище одно, а не щенки!.. Вот я и решил отдать тебе одного. Тебе ведь все равно, что за порода, да и родословная ни к чему. Ведь так?
— Так-то оно так, но я, если честно, никогда собаку заводить не собирался…
— Теперь займешься этим. А собака замечательная! Ну, конечно, красивой я бы ее не назвал, но зато нигде в мире ни у одной собаки щенки так быстро не вырастали!
— А ведь точно! — воскликнул Генрих. — Это ведь получается, что ему всего три недели?
— И я о том же, — Клаус кивнул и поставил щенка на пол. Малыш, смешно переваливаясь с боку на бок, принялся радостно скакать на месте и даже лаять. Лай, конечно, у него не получался и походил на какое-то чихание; но то, что малыш в три недели начал резво бегать, уже само по себе было чудом.
— Они теперь все едят, — сказал Клаус. — Даже не сосут Рекси, а пытаются отобрать у нее мясо. Представляешь? Даже удивительно, что у таких крох зубы появились. Обычно зубы у щенков прорезаются и глаза открываются позже. А эти уже через три дня после рождения разглядывали все вокруг. Отличные выйдут собаки, когда вырастут. Ты мне еще спасибо скажешь!