Щенок тем временем сделал на лестничной площадке лужицу и, невероятно обрадованный этим, перевернулся на спину, требуя погладить себя по животу, что Генрих и сделал.
— Замечательный щенок, вздохнул мальчик. — Но ты лучше подари его кому-то другому. У меня мать не очень-то любит собак. Еще выгонит меня вместе с ним…
— А хочешь, я поговорю с твоей мамой, и тогда она никогда не откажется от такого чудесного щенка? Поговорить? И потом, ты можешь кому-то малыша подарить. Замечательный выйдет подарок. Деньги, опять-таки, сэкономишь. А если он тебе уж совсем не нужен, то через пару дней отдашь мне. А пока пусть побудет у тебя, вдруг привыкнешь? — сказал Клаус и, не оставляя Генриху времени для сомнений, быстро попрощавшись, сбежал по лестнице на улицу.
Генрих вздохнул, взял щенка на руки и подумал, что Клаус, пожалуй, только потому и запросил мира, что не знал, кому спихнуть безродного беднягу.
Весь остаток вечера Генриху пришлось посвятить щенку, которого он назвал Ремос. Времени на то, чтоб рассмотреть золотого дракона, совсем не оставалось. Как только Генрих переставал обращать на щенка внимание, малыш начинал жалобно скулить, да так громко, что Фрида, мать Генриха, возмущенно требовала прекратить «это издевательство над животным». Мальчику приходилось откладывать все занятия и развлекать Ремоеа. Эрнст, отец Генриха, хмурился, но ничего не говорил. Вечер закончился тем, что Генриху, для того чтоб установить тишину, пришлось взять плаксивого малыша в свою постель. В результате он несколько раз среди ночи просыпался от прикосновений к лицу горячего мокрого языка. Это было не самое ужасное ощущение, учитывая то, что впервые за несколько недель Генриху не снились кошмары.
Глава IX
В ЛЮБВИ ТРЕТИЙ — ЛИШНИЙ
На следующее утро, перед тем как уйти на работу, мать Генриха провела с мальчиком содержательную беседу, которая сводилась к следующему: животные требуют постоянной заботы, а Генрих еще недостаточно взрослый, чтоб эту заботу проявлять. Вот почему собаку или кошку надо заводить, когда Генрих вырастет, станет жить в своей квартире и научится быть самостоятельным. Во время разговора Генрих больше отмалчивался, щенок кусал его за пальцы ног, а Эрнст Шпиц бросал на сына сочувственные взгляды и наконец сказал свое слово:
— Все женщины похожи, сынок. То же самое мне говорила моя мать, когда мне было семнадцать. Со временем оказалось, что она права, и я прекрасно дожил до сорока трех лет, обходясь без всяких животных. Кстати, какой породы этот щенок?
Генрих пожал плечами:
— Клаус сказал, что этот малыш от его Рекси, самки породы боксер.
Эрнст Шпиц улыбнулся.
— Верно, твой приятель ничего не смыслит в породах. Уж это скорее какая-нибудь борзая или ваймарская легавая, чем боксер. Хотя нет, это не ваймарская порода — у тех до двухмесячного возраста глаза серо-голубые с синим, а потом становятся янтарными. Да и шерсть у ваймарских щенков серовато-серебристая. Я когда-то интересовался породами, мечтал завести ваймарского пса и стать охотником. Можешь мне верить — боксером тут даже не пахнет… Но, мне кажется, пахнет чем-то другим… — Эрнст Шпиц заглянул под стол. — Ага, так я и думал. Иди-ка, Генрих, за совком и щеткой: твой малыш успел отличиться… Ты знаешь, Фрида, я считаю, что щенсж все же должен несколько дней побыть у нас. Пусть Генрик на собственном опыте убедится, что забота о животных занятие» далеко не легкое.
Итак, благодаря заступничеству отца, слово которого было главным в семье Шпиц, щенок временно остался в доме. Когда Генрих, направляясь в школу, запер дверь, малыш так жалобно и громко заскулил, что мальчику стоило огромного напряжения воли оставить мысль о возвращении. Что особенно в этом помогло Генриху, так это наконец созревшее желание увидеть Альбину, презрев все опасности.
— Ну что, правда щенок замечательный? — Клаус Вайсберг первым подошел к Генриху на перемене.
Генрих кивнул:
Но только отец сказал, что это борзая. Ха! Борзая! — улыбнулся Клаус. — Сразу видно, что твой отец не разбирается в собаках. Уж если па то пошло, то малыш — вылитый коккер-спание» п. 11ослутнай, я тебе сейчас объясню разницу между породами…
11е надо мне никаких объяснений, — испуганно сказал Генрих. — Мне, во-первых, все равно, а во вторых, совсем не интересно. Ты лучше приходи с моим отцом поспорь.
— Ага, как же, поспоришь с ним! Он мигом наручники наденет и в участок поведет.
Реплику Клауса Генрих пропустил мимо ушей.
— Слушай, я хочу тебя об одном одолжении попросить, как друга, — Генрих оглянулся по сторонам, набрал полную грудь воздуха и выпалил:
У меня есть одна знакомая, которая мне страшно нравится, но как с ней себя вести и что говорить, чтоб не выглядеть полным идиотом, я не знаю. Поэтому я хочу попросить тебя об услуге: чтоб мне было не так страшно, а я пообещал ей, что мы встретимся, ты пойди на встречу со мной. Ну, вроде бы, как это случайно вышло: ты шел, встретил меня, а заодно решил тоже с ней познакомиться.
Клаус задумчиво почесал затылок.
— Какой-то ты странный. Зачем идти к одной девочке вдвоем? Ты лучше скажи по правде: ты что, сомневаешься в том, красивая она или нет?
— Ну ты и глупость смолол! — хмыкнул Генрих. — У меня что, самого глаз нет? Красивее этой девчонки я еще никого никогда не видел.
— Ты что же, хочешь сказать, что она красивее Габриэллы, с которой я сейчас встречаюсь?
— Габриэлла твоя, по сравнению с ней, настоящая уродина! — воскликнул Генрих. — Говори же скорее, пойдешь или нет?
— На такое чудо надо посмотреть, — согласился Клаус. — На когда вы договорились о встрече?
— Да понимаешь, я точно не договаривался. Знаю только, что она в одно и то же время гуляет неподалеку от школы. Самое печальное, что в это время у нас уроки. Так что выходит, что со следующего урока нам придется уйти.
— Будут неприятности, — вздохнул Клаус.
— А мне плевать, — уверенно сказал Генрих. — После ведьм мне любое школьное наказание кажется ерундой. Даже если меня выгонят из школы.
— Хорошо, — Клаус еще раз вздохнул. — Я пойду с тобой.
Друзья собрали сумки и незаметно выскочили из школы. По пути к месту, где Генрих впервые повстречался с Альбиной, Клаус сказал:
— Если она мне не понравится, ты уж извини, но я вернусь обратно в школу. Скажу учительнице, что мне срочно надо было помочь отцу, и, быть может, пронесет. А то у меня и так уже есть одна карточка с замечанием.
Тихо! Нот она, — со злостью оборвал Генрих приятеля.
Альбина сидела на той же скамейке, где когда-то сидел Генрих, и читала книгу. Как и в прошлый раз, девочка была одета в светлую курточку и джинсовые расклешенные брюки. Из-под вязаной шапочки выбивались длинные медного цвета волосы. Они падали на страницы книги, и девочка то и дело поправляла их.
Генрих почувствовал, как внутри него все замирает от страха, и собрал всю свою волю в кулак.
— Привет, Альбина, после небольшой заминки сказал он. — Мы вот случайно проходили мимо, и я вижу — ты сидишь. Это очень здорово!
— Привет, Генрих, рада тебя видеть. А я уж решила, что ты забыл меня — столько времени прошло. — Альбина улыбнулась такой очаровательной улыбкой, что Генрих проглотил язык и жалобно глянул на Клауса.
— А меня звать Клаус Вайсберг, — уверенно приступил к делу Клаус, оттеснив Генриха в сторону и пожирая Альбину глазами. — Отлично выглядишь! Мой друг Генрих сказал неправду. На самом деле мы здесь не случайно: чтоб увидеться с тобой, мы ушли с уроков, и, знаешь, я нисколько об этом не жалею. Знание, конечно, это свет, но, как говорили древние, есть вещи в мире, после которых солнце кажется не таким уж и ярким. Но что это мы сидим, как цыгане у своей убогой кибитки. Я предлагаю куда-нибудь пойти и выпить по чашечке кофе. Между прочим, я знаю отличное место там продают настоящее венецианское мороженое.
>1 не хочу мороженого, усмехнулась Альбина. — А вы что, в самом деле сбежали из школы?
— Увы, это истинная правда, — Клаус театрально склонил голову. — И теперь нас подвергнут чудовищным пыткам, но мы с честью вынесем любые муки, верно, Генрих?