Глюмы наперегонки бросились к выходу.
Глава XVIII НЕПРИЯТНОСТИ ЗАДАРОМ?
Первая неудача постигла Генриха в разговоре с Гансом Мюллером. Толстопузый здоровила выслушал Генриха, покачал головой и сказал:
— Ты что, белены объелся? Какие еще сражения? Я что, похож на придурка, которому нужны неприятности? — Ганс Мюллер заржал, точно жеребец, и его жирные щеки затряслись, как студень. Толстяк легонько хлопнул Генриха ладонью по шее. — Вали отсюда, сопляк, пока я не разозлился. Тоже мне придумал — тащиться ночью бог знает куда, чтоб синяков и шишек набраться.
— Но ведь ты говорил, что никого и ничего не боишься, что один победил пятерых! — возмущенно крикнул Генрих.
— Мало ли что я говорил! — Мюллер, кряхтя, наклонился, поднял с пола сумку с учебниками. В сравнении с его ростом и размером сумка выглядела, совсем как игрушечная. Я соврал из скромности. Их было не пять, а десять. А может, и целых двадцать, я уже позабыл. Кто ж считает в разгар битвы поверженных врагов? Я просто складывал их штабелями, а считают пусть другие.
Он повернулся к Генриху спиной и, грузно переваливаясь, двинулся по коридору. От каждого его шага казалось, что вздрагивает пол.
Генрих вытер слезы обиды. «Одним Героем меньше, — подумал мальчик. — Остается последняя надежда на профессионального бойца-каратиста, брата Питера Бергмана».
Не посвящая Питера в подробности, Генрих изложил ему суть проблемы, и они вдвоем пошли после школы на встречу с чемпионом.
— У него сегодня тренировка. Он молодец, каждый день тренируется помногу часов. Я бы так не смог. Упорства не хватило б. Даже завидую ему. Он как-то предлагал мне начать заниматься вместе, но я один раз попробовал и решил — хватит. Не мое это дело потеть, как лошадь за плугом, получать по физиономии, да еще постоянно разъезжать на соревнования. Прямо как путешественник какой-то. Нет, это не по мне, — повторил Питер. — Уж лучше в гимназию, потом в университет получить приличное образование и сидеть в каком-нибудь тихом кабинете, командовать, получая при этом хорошие деньги. По-настоящему хорошие деньги! Не понимаю я этого болвана Клауса Вайсберга, который собрался работать на стройке. Разве там заработаешь большие деньги? Так, крохи, которых хватит разве что на бензин для дешевого японского автомобиля. И выдумал же он: «Мерседес» — плохая машина! Но это он все врет, не думай. Потому что я видел, как он с завистью смотрел на Ганса Мюллера, когда тот садился в «Мерседес» своего папаши. Нет, японцы хороших машин не умеют делать. А может, не хотят, чтоб дешевле продавались. А эта электроника? Всем известно, как на Востоке и Азии обожают блестящие дешевые штучки. У них не машины, а какое-то нагромождение аппаратуры получается. Едешь, как в электрическом контейнере. Уж есть чему ломаться! Хорошая машина — это не разные глупые навороты, а простота, надежность и качество. Но главное, конечно же, это простота. Все гениальное — просто! Как говорит мне брат, просто, как тамэси-вари…
— Что-что? — не понял Генрих.
— Тамэси-вари, это когда в карате разбивают твердые предметы, — объяснил Питер. — Все думают, что это ужасно сложно, а на самом деле — проще некуда. Надо только знать: где, что и как ударить. Карате — это точный, простой расчет. Не то что кунгфу с его уходами, увертками и финтами. Одно трюкачество. Все японские автомобили, как ни странно, похожи на китайское кунг-фу. Это кунг-фу прямо как выплясывание какое-то. Смешно смотреть. Правда?
— Мне нравятся фильмы с Джеки Чаном, — возражая, пожал плечами Генрих. — Красиво и правдоподобно. Если это и выплясывание, то довольно ловкое и успешное.
Питер Бергман вздохнул:
— Да мне, если честно, тоже кунг-фу нравится больше. Но ведь мой брат каратист, поэтому карате нее же лучше. Вот мы уже и пришли.
Войдя в тренировочный зал, Питер указал пальцем на одного из каратистов:
— Это и есть мой брат Арнольд. Кумите проводит, давай-ка поглядим.
Арнольд в это время вел поединок сразу с тремя противниками. В быстром присесте он сбил подсечкой одного из них, перекувырнулся и тут же, высоко подпрыгнув, ударил ногой второго в голову. К счастью, у противника на голове был защитный шлем, поэтому нос бедняги остался целым. Каратист лишь отлетел на несколько метров и, не рискуя продолжать поединок, уполз с татами. Арнольд между тем покончил с третьим противником: он перехватил борца с красным поясом за руку, ловко развернулся… и соперник полетел на маты, точно тряпичная кукла.
Дождавшись конца поединка, Генрих с Питером подошли к Арнольду.
— Извините, но мне нужно серьезно поговорить с вами, — начал Генрих.
— В чем дело, малыш?
— Понимаете, моим друзьям грозит опасность… Вы не могли бы им помочь?
Арнольд улыбнулся. Он был высокий и довольно симпатичный, но у него были злые глаза, и потому улыбка вышла больше похожей на ухмылку.
— Нет, вы в своих детских делах разбирайтесь сами, без меня. Я в уличные драки не лезу. Не тот уровень, понимаешь. Я ведь чемпион.
— Это не совсем уличная драка, — Генрих замялся. — Речь идет о подвиге. Нужен Герой, который не побоится погибнуть…
— Убийство? — перебил Арнольд Генриха. — Это не по мне. Я сражаюсь честно и только на ринге.
— Нет, нет, вы не поняли. Это не убийство. Это честный бой. Нужно просто защитить слабых. Понимаете?
— Ты хочешь сказать — трусов? Слабых людей не бывает, малыш. Есть трусливые и ленивые, которые не хотят пойти в тренировочный зал и сделать себя сильными, — Арнольд напряг бицепс. — Видишь силу? Как-нибудь приходи с моим братом на тренировку. Я научу вас драться, и вам больше не придется искать защитников.
— Да, конечно, я понимаю… Но на это у меня нет времени. Герой нужен уже сегодня…
— Вот как? Сегодня никак не получится. Сегодня у меня важная тренировка — послезавтра соревнования. Знаешь, сколько получит победитель?
Генрих пожал плечами.
— Много. Так много, что ты и не представляешь, — Арнольд похлопал Генриха по плечу. — Если твои друзья предложат мне больше, я, возможно, и подумаю. Есть у твоих друзей деньги?
— Я не знаю, — растерянно ответил Генрих. — По…
— Ну вот и договорились. Как узнаешь, тогда и приходи. Задаром только дураки дерутся. Ну, ладно, идите, мне еще нужно тренироваться.
Это была вторая неудача, постигшая Генриха при поисках Героя.
Придя домой, Генрих взялся обзванивать всех знакомых. Увы, никто из них не был знаком с людьми, даже отдаленно похожими на героев. В последней, отчаянной попытке найти Героя Генрих принялся набирать номера телефонов с закрытыми глазами. В результате ему несколько раз посоветовали обратиться к врачу, одна старушка пригрозила полицией, а какой-то остряк посоветовал Генриху самому сделаться Героем и не морочить нормальным людям голову.
В половине девятого Генрих в сердцах сбросил телефон на пол и, обхватив колени руками, уселся перед обломками. Мальчик был совершенно подавлен. «Что ж делать-то? Что делать? Ведь я обещал… ах, зачем я обещал! — Генрих вспомнил рыдающего Плюнькиса и гоблина, прощавшегося с кафе, братьев Бурунькиса и Капунькиса, помчавшихся с радостной вестью к древнему народцу, и счастье в их огромных глазах. — Они будут ждать Героя… А он… а он не появится».
Без пятнадцати девять Генрих уверенно поднялся с пола.
«Что ж, — размышлял он, — в мире есть вещи, за которые можно и умереть. Или хотя бы рискнуть жизнью… Ничего не остается, как мне самому заделаться самозванным Героем. Хотя дело, конечно, гиблое. Я ведь не умею драться, а мечом махал разве что в детстве, срубая «головы» одуванчикам. Да и меч-то был — деревянная палка. Но если домовые, призраки, глюмы, гномы уйдут, город никогда не станет таким добрым и счастливым, как раньше… Я не могу делать вид, что меня это не касается».
Перед тем как начать сборы, а потом покинуть квартиру уже испробованным способом — через балкон, Генрих написал записку и оставил ее на видном месте. В записке было всего два предложения:
«Па, если со мной что-нибудь случится, знай, это не случайность, и я сам принял решение, потому что ничего более правильного и достойного в жизни я сделать не смог бы. Я вас с мамой очень люблю».