– Они тоже превращаются в женщин? – вытаращила зеленые глаза девочка.
– Они превращаются в базарных баб, когда сцепляются друг с другом, – пробормотал спирит, но довольно громко. – Что, Оля?
Тут он правильно растолковал знаки, которые я ему делала, уронил начавшую приходить в себя Бо (последовало возмущенное: «Не прикольно!») и на карачках рванул поближе к выходу. Позади него на ноги поднимался Йехар.
Но никаких попыток достать верного друга из ножен пока не предпринимал, и вообще, двигался на редкость замедленно, отворачивал зачем-то лицо и вытирал его полой своего плаща… тоже, что ли, кровотечение? Ладно, главное, живой, а пока нужно закреплять взятые рубежи.
Я повернулась к своей подопечной, которая теперь таращила глазищи на Йехара, и назвалась:
– Оля.
– Хайя, – представилась девчонка. Детство возвращалось к ней с каждой секундой с тех пор, как она поняла, что можно не бояться, а через это – и не ненавидеть. – Ух ты, большой какой! Он много ест, наверное?
– Ну… а… не особенно… – рыцарь не обиделся и даже не посмотрел в нашу сторону. Стоя к нам спиной, он хватал воздух короткими, резкими вдохами, и нервно разминал крепкие пальцы. Веслав же вообще только теперь соизволил вернуться в наш бренный мир, вроде как, двинулся к стене.
– А ты здесь давно?
Хайя заморгала, будто не понимала значения этого слова. Попыталась было прикинуть на пальцах, наморщила лоб, потом поглядела серьезно и сказала:
– Тысячу лет, – и уже после того, как я поперхнулась воздухом, нерешительно добавила: – Или, наверное, три месяца.
Я и рада бы у кого-нибудь спросить, что обозначает это странное заявление, да советоваться было не с кем.
– А твои родители? Они кто? И где?
Опять пауза. Потом на первую часть я получила ответ:
– Они были как я, – а на вторую отклика не дождалась, так что пришлось повторять вопрос.
– А ты знаешь, где они?
Хайя болезненно сморщилась, но за нее ответил Эдмус:
– Нет их, – подошел ближе и присел рядом, рассматривая девчушку. – Если они были, как она… не терпит нижний народ колдунов.
– Это ты говорил, – откликнулась я машинально, и тут в моих мозгах чуть просветлело: – Погоди, так до какой степени они их не любят?
– До последней, – не раздумывая, ответил спирит, а Хайя подтвердила.
– Они умрут? Нет, они умерли. Они уже умерли.
Она произнесла это так странно и страшно, будто единственное затруднение в этой фразе вызывало у нее время.
– Сюда кто-нибудь приходил? За тобой? – спросил спирит. Она помедлила, но кивнула. Спирит покосился на меня и красноречиво вскинул брови. Убить Хайю оказалось, видно, потруднее, чем ее родителей.
Подошла Бо – оказывается, она прислушивалась к нашему разговору. Голос ее теперь отличался от обычного эфирного щебетания.
– Она же совсем маленькая…
– Я уже большая! – обиделась Хайя, а Эдмус пробормотал:
– Здесь это обычное дело. Не говорил ли я вам, что мой мир не знает жалости и… того, другого чувства?
– А тебя кто-нибудь слушал, да-а? – удивилась Бо. Я наконец поднялась во весь рост, протянула руку девочке и заметила:
– Сказал бы, что твой мир перекосило тысячу лет назад так, что никакие Дружины не помогут – и было бы понятнее.
Подошел Йехар – бледный, с подозрительно блестящими глазами. Кивнул девочке, как старой знакомой, даже улыбку какую-то выжал, и обратился ко мне:
– Все ли способны продолжать путь?
– Вопрос неверный, – тут же отозвался спирит. – Ты лучше скажи: а такие вообще есть? Ну-ка, ну-ка, что я вижу… три бледные физиономии, одна детская и полупрозрачная, еще одна – моя, я ее не вижу, но она и в лучшие времена не отличалась красивым цветом… Да еще наш алхимик так в себя и не пришел.
Все как по команде развернули головы к Веславу. Тот сидел, опершись о стену хижины и глядя в порядке разнообразия тоже на стену, только на противоположную. На лице была причудливая смесь из ужаса, боли и отвращения, само лицо было что-то вроде кристалла кварца – добро бы белое, а то чуть ли полупрозрачное. Загара, понятно, как не бывало. Более того, алхимик почему-то и не думал покидать это состояние.
Я осторожно двинулась к нему, бросив по пути Бо и Эдмусу: «Присмотрите за девочкой». Присела на корточки, так, чтобы наши лица оказались на одном уровне.
– Весл?
Почти сразу я поняла, что алхимику до противоположной стены нет никакого дела: взгляд его был расфокусирован и уходил в никуда. И все же он что-то видел, а может, и продолжал сейчас видеть, и едва ли это было что-то приятное, а то и выражение лица у Веслава было бы немного другим.
– Веслав? – я постаралась переместиться так, чтобы загораживать ему стену. – Ты вообще здесь? Ты меня слышишь?
Прошло какое-то время, выражение лица алхимика не поменялось, но до меня дошло, что смотрит он теперь не сквозь меня, а на меня. Еще через несколько секунд он тихо, спокойно отозвался:
– Конечно.
Слишком тихо и спокойно! Нормальный ответ в исполнении Веслава звучал бы примерно так: «На дурные вопросы не отвечаю! Я что – похож на глухого?!»
– Тебе плохо? Чем-то помочь?
Зрачки у него были расширены, как у видавшего виды наркомана, и это создавало жуткое впечатление: и без того темные глаза алхимика теперь казались двумя черными дырами. И, хотя смотрел он прямо на меня, очень пристально, – я не могла схватить их выражение.
– Помочь? – переспросил он так, будто услышал только последнее слово вопроса: – Зачем… кому нужно помочь?
– Тебе! – рявкнула я и как следует встряхнула его за отвороты плаща. – Тебе помощь нужна?
Честное слово, если бы он выдал что-то вроде: «Руки прочь, травлю без предупреждения!» – я бы прямо всех австралийских кенгуру перепрыгала бы от радости, но ничего подобного не случилось, Веслав просто осторожно отцепил мои руки от своей одежины и ответил все так же, тихо, ровно и, самое страшное, – вовсе без выражения в голосе:
– Мне? Нет. Спасибо.
Он врал самым бессовестным образом, я же чувствовала, что у него дрожат пальцы. Но высказать вслух мне ничего подобного не дали: алхимик поднялся без посторонней помощи и добавил негромко:
– Мне бы свежим воздухом подышать.
И вышел из дома, ни на кого больше не глядя. Эдмус поскреб в затылке.
– Ага, – сказал он. – Ну, оно-то, конечно, свежего воздуха там гораздо больше, чем здесь… – и указал сначала на дверь, за которой скрывалось заваленное трупами пространство, потом на дыру в потолке, откуда явственно сквозило.
Глава 6. Когда повсюду феномены
На улицу мы так и не решились сунуться: там моросил мелкий противный дождь. Эдмус пояснил, что для его мира такая погода – норма. Когда об этом услышала Бо, она пришла в черное отчаяние и принялась оплакивать по второму разу свои волосы, и туфли, и розовый рюкзачок.
– Может, предложить ей превратиться в пантеру? – предложил Эдмус, который в противоположность нашей блондинке так и лучился самодовольством. Гордость в его желтых глазах объяснялась тем, что он только что произвел сложную строительную операцию: завалил дыру в потолке горами всякого хлама. В хижине теперь дуло вдвое меньше. – У пантер ни туфель, ни волос, ну, шерсть только, так зато она за нее не расстроится!
– Я от нее расстроюсь, - отвечала мрачно я. – Не от шерсти, а от пантеры.
Шут скорчил обиженную гримасу – Хайя захихикала.
– Ты тоже грустная, - сказала она. – Тебе тоже туфелек жалко?
Я постаралась полукивнуть, шут глянул на мои перемазанные в грязи кроссовки и зашелся смехом. Готова поспорить, он знал, что меня беспокоят совсем не туфельки.
Йехар с чертыханиями налаживал систему отопления, то есть, камин. Вид у него был какой-то взвинченный, и к нему с вопросами старались не подходить. Глэрион, который он использовал для растопки, и без того пылал угрожающе ярко.