Выбрать главу

– Посмотрите друг на друга. Сейчас – взгляните друг другу в глаза. И забудьте то, чему вас учили сотни лет. Нет Табу. Мы сотни лет ему подчинялись, а его просто нет, потому что не может быть, чтобы в этом Городе никто никого не любил! Иначе мы не жили бы! Иначе стали бы, как эти! Пусть мы не произносили этого, пусть боялись признаться в этом самим себе, нам осталось только это утро, какая теперь разница… Матери – взгляните на детей! Воины – вспомните тех, за кого вы пойдете на смерть! Вспомните лучшие секунды вашей жизни, то, что вам дорого, пусть это будет свежий ветер, надувающий крылья, пусть это будет дом, куда возвращаешься, один миг! Взгляд! Все, что никогда не будет отнято ими!

Говорю я, шут герцога Цепеока! Здесь мой Город и мое небо. Никто из них не коснется этого!

Теперь он опять смотрел на Ифирь, она стояла совсем близко к нему – ближе, чем остальные, – и в какой-то миг их пальцы переплелись и были сказаны слова, которые не предназначались для толпы, а мы их услышали просто случайно:

– Я тебя не отдам.

Ифирь не говорила ничего – она просто улыбалась сквозь слезы. И, может, это просто показалось… каких только чудес не выкидывает стихийное зрение, но что-то светлое, молочно-белое, ласковое, змейкой пробежало по их сомкнутым рукам, скользнуло к Эдмусу, туда, ближе к сердцу…

И я поняла, что плачу тоже, что перед глазами у меня, застилая мрак моонов, стоит Питер, проплывает улыбающееся лицо моей мамы, прокручиваются сцены совместных посиделок с друзьями, потом что-то из наших призывов, только не так, как с Хайей: боли и страха не было. Я видела, как встает Виола рядом с Эдмусом, как заслоняет нас Йехар от какой-то, не знаю даже какой опасности, я понимала, что сейчас Дружине может прийти конец, и губы сами собой складывались все в ту же фразу:

– Я тебя не отдам…

Йехар до боли сжал мне руку, сам не понимая, что делает – он плакал тоже, ничуть этого не стыдясь, и я знала, кого он вспоминает, чье имя повторяет неслышно…

Тонкая, голубая ниточка светящегося флера потянулась от меня к Эдмусу, от Йехара – теплая огненная, и все они сливались вместе и впитывались в него, все еще сжимающего за руку Ифирь. Разноцветные, потому что не бывает одинаковой любви, яркие и потусклее, они рвались к нему почти от всех, кто стоял рядом: от Цепеока, Веслава и Д`Кааса, мало кто оставался тусклым пятном в этом фейерверке красок, – и я вдруг поняла, что мы не одни, и оглянулась…

А за нами полыхал Город. В ненаступившем рассвете он засиял многоцветными огнями, впервые, так, что от изумления и восторга заорали во все горло крякодуглы на крышах; вспыхнули древние стены магией, никакой отношения не имеющей к стихии воздуха – и длинные полосы ее, сливаясь, стремились к фигуре нашего спирита на стене, скапливались вокруг него, вливались, а он оставался все таким же: мальчишкой-шутом с растрепанными волосами, вот только не было обнаженных в издевательской ухмылке клыков. Да еще разноцветные линии, смешиваясь и становясь молочно-белым сиянием, облекали его фигуру, заслоняя шутовскую одежду, окутывали руки, ноги, оставляя явственно видным только лицо – его доспехи

И мы увидели, как дрогнули мооны, как гуще стала ночь, и поняли, что они перестали блюсти традиции спиритов.

Они не собирались ждать нашего удара – они наносили свой! Развертка тьмы – все сразу.

Веслав рядом со мной вцепился в парапет намертво, глядя на вырастающую впереди, как в замедленной съемке, стену тьмы так, будто не мог в это поверить. У алхимика был непрезентабельный вид наркомана во время очередной кошмарной ломковой галлюцинации, и я похлопала его по плечу свободной от ладони Йехара рукой. Алхимик вздрогнул, оглянулся – его глаза как будто отражали развертку тьмы – и в ту же секунду Эдмус прошептал «пора!», отпустил руку Ифирь, сильно оттолкнулся от стены и взмыл вверх. И уже оттуда, с высоты, навстречу тьме моонов покатилась волна света более ясного и чистого, чем свет от жезла Милии, он прошел и по нам, подарив частичку тепла и надежды, и Город словно подхватил ее. Тысячи голосов вскрикнули у меня внутри, не в ушах, не в голове даже – где-то в сердце: яростные – матерей, и слабые – детей, и суровые – воинов; скрипучие – стариков и чуть более мелодичные (спириты, все же) – девушек, которые ждали воинов с этой битвы. Тысячи голосов выкрикнули это своим дорогим, своему Городу и своему небу:

– Я! Тебя! Не отдам!!!

И стены Города, казалось, вспыхнули сами: волна сияния понеслась вперед, прогоняя ночь – и стала вдруг еще ярче, встретившись с рассветом. Потом остался только рассвет.

Глава 27. Когда гадаешь по облакам

Д`Каас изъяснялся преимущественно жестами, как и один из связных, который к нему подлетел. Ума не приложу, как они друг друга понимали, тем более, жесты были довольно сумбурными. Но по истечении десяти минут бешеного размахивания руками и крыльями бывший фаворит повернулся и доложил хрипло:

– Они пропали…все. Всё кольцо…все!

Йехар светло улыбнулся ему и похлопал по плечу.

– Конечно, все. Разве ты не видел, какой силы был выброс? Их не спасло даже то, что Эдмус был на передней стене, а они оцепили Город.

Д`Каас согласно засипел что-то и озадаченно подергал амулет-накопитель на груди.

Эдмус уже спустился и теперь сиял. Не так, как несколько минут назад, но, когда он смотрел на Ифирь – чем-то было похоже. А смотрел он в основном на нее.

Виола же смотрела на меня. Недоуменно.

– И… и вот это вот… всё?

Ответил Йехар, который тоже лучился. Не так, как Эдмус, а просто от общей радости, что мооны получили такой подарочек.

– Не знаем. Ведь остались еще Города, захваченные моонами, но, раз эти темные твари теперь остановлены… можно считать, что равновесие в мире восстановилось? Впрочем, решать, конечно, не нам.

– Четвертое правило, – скривилась я, и тут голос подал Цепеок.

Папаша-герцог сориентировался удивительно по-русски:

– Это надо отметить!

И все согласно загалдели, что ага, надо, и больше всех усердствовал наш шут, то есть, теперь… да нет. Для меня он шутом и останется. Потому что таковым сам себя считает.

Слуга покорный – по второму разу присутствовать на здешних пирушках. Хоть бы Арка, что ли, открылась… Ах да, тут еще всеобщее ликование. Вот уж чего я терпеть не могу.

– Идемте! – гордо провозгласил Цепеок, по-хозяйски обнимая Эдмуса за плечи. – Заодно свяжем вас обетом брака!

– Ну вот, только захочешь пожрать, а тебя окрутить хотят, – отшучивался Эдмус, подмигивая Ифирь. Та хмурила брови и грозила кулаком. Д`Каас волокся позади, имея все такой же озадаченный вид, а мы уж почти совсем сошли со стены, но тут заметили, что кое-кого не хватает.

Даже нескольких кое-кого.

– Весл?

Алхимик стоял все так же, вцепившись ногтями в камень стены, будто хотел удержаться на ногах, и смотрел туда, где несколько минут назад были рати моонов, а теперь поднималось в небо красное ленивое солнце. Он болезненно щурился, но не отводил глаз, а выражение лица было напряженным до жесткости, и я была уверена: сколько раз его ни позови сейчас – он не услышит.

Раз уж он не заметил такого соседства…

В пяти шагах от него, глядя вниз с пораженным видом, застыла Милия. Она сжимала свой жезл, но пользоваться им не собиралась: странница отсутствовала мысленно. Раз уж тоже не заметила такого соседства.

Эта пара: стройная фигура Милии, светящаяся изнутри, и невысокий алхимик в висящем мешком плаще неопределенной расцветки – представляла собой странный контраст на фоне сегодняшнего рассвета.

– Э-эй! – Виола было направилась к алхимику, но ее перехватил Йехар.

– Не надо. Идемте.

– Оставить их наедине? – усомнилась я. – И у кого больше шансов выжить?

– Оставить их… в одиночестве, – помолчав, рыцарь добавил: – Ибо он и она одиноки сейчас в своих мыслях. Идемте.