Вот и этот юнец (людей младше двадцати пяти лет Шак не считал взрослыми, состоявшимися мужчинами) уже забрызгал слюной отполированную до блеска кирасу, истыкал в кровь бока бедной лошади шпорами и сам раскраснелся, как рак, осыпая голову сидевшего перед ним на телеге недотепы, то есть Шака, самой отборной бранью. Запас ругательств неумолимо стремился к концу, как, впрочем, и воздух в легких запыхавшегося юнца, видать, совсем недавно принятого в ряды славного рыцарства. Трое его солдат, люди явно более опытные и поэтому сдержанные, не видели причины для крика и, пока рыцарь рычал, скрипел зубами и угрожал, молча вскинули арбалеты и направили их в сторону леса.
В дороге могло приключиться всякое. Кто знает, не засела ли в ближайших кустах банда кровожадных разбойников. Хоть вид у перепачканного с ног до головы грязью бородача на телеге и пасущего невдалеке хромую кобылку парня был довольно мирным, если не сказать напуганным, но кто знает, не обернется ли через миг невинная овечка серым волком. Всадники подъехали так, что тела лошадей надежно прикрывали левый, повернутый к лесу борт кареты. Ни один арбалетный болт или стрела не могли попасть внутрь и навредить путешествующему вельможе.
У продолжавшего прикидываться деревенским дурачком Шака не возникло сомнений, что внутри экипажа находится пассажир. Бродяга даже точно знал, что это был мужчина, а не дама, иначе вспыльчивый рыцаренок был бы куда осмотрительней при выборе выражений.
– Да уберешь ты свою колымагу иль самим ее в пруд скинуть?! – выдохнул в конце длинной, очень непристойной тирады юнец в панцире из блестящей брони и жалобно всхлипнул, набирая в легкие немного воздуха.
– Ваш милость…вот как на духу! – грязная, липкая ладонь шарлатана звонко шлепнула по не более чистой груди. – Мы б сами отъехали, коли б могли…Колесо окаянное в грязюке шибко застряло! Коряга там, видать…А рессорка-то хлипкая, латаная-перелатаная. Еже встронем, весь воз пополам расползется… По досочке не собрать потом…
– Плевать мне, что там развалится! Благородные господа из-за тебя, смерд вонючий, ждут, проехать не могут! – выкрикнул рыцарь, но уже не так громко, как прежде.
– Мне жаль, милостивые господа, мне жаль, – забил поклоны вставший на колени и заползавший по телеге бродяга. – Но поделать ничего не можу. Вот кумовья о полчаса с анструментами подтянутся, мы уж тялежку вытащим, вытащим и враз вас пропустим…
– Полчаса, полчаса, паскудная рожа! – взревел рыцарь, хватаясь за плетку.
– Не балуй, ваш милость! На землях своих супостатничай, а здесь не смей, мы графски слуги!
Вначале сидевший, а потом ползавший по телеге бродяга поднялся перед эскортом в полный рост и, сбросив камзол, продемонстрировал собеседникам могучий торс и крепкие, мускулистые руки. Ни ширина плеч богатыря, ни посох, вдруг откуда-то появившийся в его руках, ни меч, заблестевший у его подручного паренька, не смогли бы удержать рыцаря от попытки разрешить дорожный конфликт силой; не смогли бы, но дали время подумать над смыслом произнесенных низкородным возницей слов.
Тарвелис находился близко. Местность была довольно открытой, и на другой стороне пруда копошилось в земле около десятка крестьян. Экипаж направлялся в город, и заезжему вельможе вряд ли понравилось бы объяснять городским властям, почему его охрана убила двух непутевых слуг графа, пусть даже обычных смердов. Одно дело отхлестать плетью обнаглевший сброд, а другое – зарубить чужих рабов. Ведь упертая, тупая чернь не собиралась сдаваться без боя.
– Ты что, грозить мне вздумал?! – Рука рыцаря оставила плеть и легла на рукоять меча. – Прочь пшел, червяк навозный!
– Грозить не грожу, а имущество графское в обиду не дам! – твердо ответил Шак, ничуть не смутившись тем, что арбалеты солдат были теперь направлены в его сторону. – Не позволю тележку корежить! Она графу принадлежит, и кобыла вон та графская, и мы с парнем его слуги!
– Больно твоему графу развалюха нужна, ишь, чего удумал! Пшел прочь с дороги! – Рыцарь поднял коня на дыбы, и добротно подкованные копыта засверкали у бродяги прямо перед глазами.
Однако замысел рыцаря не удался: Шак не испугался и не отпрыгнул в сторону, как тот ожидал, а только прищурил глаза, напряг мышцы могучего тела и ловко завертел в руках тяжелый посох.
– Не шали, Ваш милость, мы ужо всяким пуганые! – сквозь зубы прорычал вжившийся в роль крестьянина путник, а тем временем решивший поддержать товарища в опасной игре Семиун быстро вскочил на хромую кобылу, состроил грозную рожу и гордо выставил напоказ свой плохонький меч.
Наверное, со стороны зрелище могло показаться комичным: двое чумазых крестьян с допотопным оружием осмелились угрожать четверым закованным в броню всадникам. Однако путешествующей в карете особе было не до смеху. Видимо, этот человек не входил в круг графских друзей и предпочитал не афишировать свое пребывание на его землях.
– Господин Манор, вас просят! – окликнул рыцаря один из солдат.
Для острастки еще раз грозно нахмурив брови, рыцарь развернул коня и подъехал вплотную к карете. С телеги Шак не слышал, о чем шел разговор, и уж тем более не мог разглядеть таинственного пассажира. Гарцующие возле кареты лошади и всадники на их спинах закрывали владельца экипажа от посторонних взоров. Бродяге оставалось лишь надеяться, что его план удался и разговор между господами идет именно в том русле, на которое он и рассчитывал. Действительно, к чему связываться с неотесанными мужланами и создавать себе лишние хлопоты, когда проще заплатить?
– Вот, держи, паскудник! – вернувшись к телеге, рыцарь бросил в лицо Шаку туго набитый медяками кошель. – Выпороть бы вас, скотов, да неохота мараться! Убирай развалюху с дороги и делай из ее досок настил!
Унизительные слова, произнесенные молодым рыцарем, вызвали широкую улыбку на лице Семиуна. Их рискованный замысел удался, но вот его товарищ вел себя странно: по-прежнему раскручивал посох и не спешил выполнять приказ.
– Оно, конечно, верно вы, Ваш милость, рассудили…И вам с пользой, и нам, – Шак резко прекратил круговые движения посохом и бережно засунул в штаны несколько секунд назад пойманный зубами кошель. – Да вот только неувязочка одна имеется…
– Что еще, червь?! – процедил сквозь крепко сжатые от злости зубы рыцарь и едва удержался, чтобы не плюнуть осмелившемуся с ним препираться мерзавцу в лицо.
– За кобылку приплатить надоть…да за работу…
– Что?! – не прокричал, а пискливо взвизгнул взбешенный рыцарь. – Как ты смеешь, дрянь?! У тебя что, и кобыла в грязи увязла?!
– Не-а, кобылка не увязла, – ничуть не испугавшись, ответил Шак, – да токмо она нам без телеги без надобности…морока одна с ней…А коли вы, Ваш милость, за работенку платить не желаете, так мы уйдем, а вы ужо сами в грязи и марайтесь…
Надерзив юному господину, Шак спрыгнул с телеги прямо в середину лужи, подняв фонтан грязевых брызг, и, опираясь на верный посох, медленно побрел в сторону слезшего с бедной кобылки Семиуна.
– Ладно, пес с тобой, вымогатель! Чтоб ты завшивел, ублюдок! На, держи!
В воздух взмыл еще один кошель, менее тяжелый, чем первый, но все же ничего…увесистый. Шак поймал его, не оборачиваясь, и тут же кивнул напарнику, подавая знак приняться за работу.
Когда за дело берется парочка не боящихся грязи и материально заинтересованных простолюдинов, то работа спорится. Уже через пару минут лишенный досок остов телеги скрылся на дне оказавшегося довольно глубоким пруда, а путешествующий в карете без герба господин вместе с вооруженным эскортом, одолев вырытое мошенниками препятствие, продолжили путь.
– Кажись, обошлось, – с облегчением вздохнул Семиун, доставая из кустов припрятанный сундук с драгоценными реактивами. – Ну, ты и дурак безголовый, они же чуть нас не порубили! Знал бы, что такое учудишь, в жизнь помогать не согласился б!
– А ты и не помогал, – пожал плечами Шак, задумчиво разглядывая мутные воды пруда. – Стоял в сторонке, с кобылкой вместе на травке прохлаждался, в беседе с благородными торопыгами ни разу не поддержал…