— уже потом, оказавшись на свободе, я заглянул в справочник по психиатрии. в нем утверждалось, что выздоровление от этого расстройства наступает спонтанно. будучи профессионалом, карраско никакой спонтанности допустить не мог, а потому взялся за меня всерьез. параллельно со мной он занимался одной сеньорой, утверждавшей, что ее сын — иисус христос. это неизбежно делало ее девой марией. главная же проблема заключалась в том, что у нее вообще не было сына. и когда карраско хотел меня приободрить, он непременно апеллировал к ее случаю. по его мнению, у меня были хорошие шансы на выздоровление, потому что у моего основного психоза, дульсинеи тобосской, имелся прототип. карраско быстро свел все мои проблемы к фрейдистским правдам–маткам, поставив во главу угла сексуальное расстройство — черт меня дернул дважды усмотреть в полотнах роршаха декольте. вам нужно перестать любить иллюзию, — говорил он, — думайте о рельной женщине. по большому счету, он был неплохим парнем, стихи писал. только уж очень верил в химию. его щедрая таблеточная диета делала мысли о женщине, хоть реальной, хоть воображаемой, невозможными в принципе.
дон кихот схватился за правое плечо. приступ боли возник внезапно и так же внезапно ушел.
— women. troubles guaranteed. когда воображаемая баба становится реальной, начинается настоящая психиатрия. через два месяца карраско отпустил меня, снабдив горой надежных нейролептиков и четким планом дальнейших действий. как подметил другой мозгоправ, кто не способен ни на любовь, ни на дружбу, вернее всего поставит на брак. я приехал в тобосо, разыскал альдонсу лоренсо и сделал ей предложение.
Часть 4
● Apr. 28th, 2009 at 5:41 AM
— вы самая лучшая. самая красивая и самая добрая.
— ой, перестаньте! хи–хи–хи. я смущаюсь.
— это правда.
— вы ведь совсем меня не знаете! хи–хи–хи.
— знаю и очень хорошо. вы так много сделали для меня.
— когда же я успела?
— это не важно. просто поверьте.
— хи–хи–хи.
— вы и останетесь самой–самой. потому что вы единственная. потому что других нет и не было никогда.
— мне кажется, вы пьяны.
— возможно. но это ничего не меняет. я выпил, чтобы побороть застенчивость.
— вот вы завтра проснетесь и пожалеете.
— не пожалею. теперь, когда вы расколдованы, я думаю лишь о том, как сделать вас счастливой.
— расколдована?
— поэзия, не обращайте внимания.
— и с чего же вам так приспичило делать меня счастливой?
— это сущий эгоизм.
— хотите потешить самолюбие?
— вовсе нет. просто когда вы счастливы, вы особенно прекрасны.
дон кихот прикурил очередную сигарету.
— через неделю альдонса убедилась в серьезности моих идиотских намерений и попросила прийти за ответом еще через неделю. карраско настаивал, чтобы я занялся каким–нибудь делом, утверждал, что это отвлечет меня от провоцирующих болезнь идей. я понимал, что если альдонса ответит согласием, дело будет необходимо вдвойне. люди не признают слова «странствующий», для них все одно — бомж и бездельник. я решил обсудить это с санчо — тот снова нуждался в деньгах. тереса не могла простить ему добровольного отказа от губернаторства и с утра до ночи изводила упреками. когда–то мы собирались податься в пастухи, однако сей романтический промысел никак нельзя назвать прибыльным. посовещавшись, мы решили начать небольшой хм… животноводческий бизнес, благо у меня еще были для этого средства. санчо очень воодушевился и уехал покупать овец, я же отправился к альдонсе. поначалу я был совершенно спокоен — транквилизаторы карраско делали свое дело — но увидев ее заплаканной, не на шутку разнервничался. она сказала, что, несмотря на большую ко мне симпатию, вынуждена отказать, потому как уже успела побывать замужем и боится возвращения плохого опыта. оказалось, что бывший муж крепко ее бил. я, конечно, сразу взбесился и вознамерился наказать сукиного сына изо всех праведных сил, но альдонса меня удержала. она потребовала пообещать, что я никогда не стану его искать и, тем более, расправляться с ним. я восхитился ее бесконечно добрым сердцем и, желая успокоить его, согласился. но в душе, конечно, тут же поклялся в обратном.
— милая альдонса, заверяю вас всем лучшим, что есть во мне, своей нескончаемой любовью к вам и господу богу, что никогда, ни при каких обстоятельствах, даже если небо упадет на землю, а солнце укатится в самый ад, я не подниму на вас руки. мне отвратительно даже подумать об этом. и пусть пекло поглотит меня, если я когда–нибудь сумею выродиться до такого позора.