Спрыгнул на землю. Откинулась дверца люка, оттуда выбрался летчик, еще один, и еще... Их число явно превышало экипаж, теперь понятно стало, почему человек летел на крыле.
Но все остальное было еще неясно.
Потоптавшись несколько мгновений (вот сейчас прыгнут в ужасе обратно в кабину!), неизвестные не спеша направились к нашему КП, сооруженному наспех из ящиков. Впереди решительно вышагивал высокий летчик.
Рычагов вглядывался в них, прищурив глаза, затем округлым движением руки послал набок влажную свою челочку - этот жест у него обычно был как точка после раздумий или колебаний - и пошел навстречу. Когда сблизились, высокий летчик в чужой форме на ломаном русском языке пояснил, оглянувшись и бросив рукой жест в сторону фронта.
- Мы оттуда... Из армии Франко. Хотим бороться с фашизмом...
Это был Квартеро.
А на крыле лететь пришлось технику Матео, Матео-маленький - так мы вскоре стали называть его.
* * *
Высушенная земля жадно пила воду. Шли дожди, с неба лило, и, похоже, еще не скоро установится летная погода. Наш комэск два дня наблюдал, как мы киснем без дела, наконец махнул рукой:
- Ладно... Летному составу разрешаю ознакомиться с окрестностями.
Комэска же непогода нисколько не удручала. По-прежнему ходил капитан Пабло Паланкар по аэродрому, засунув руку в карман и выпятив грудь. Оглядывал хозяйство, заговаривал с охраной, обслуживающим персоналом, с техниками, которым в плохую погоду все равно работы не убавлялось.
- Ну что, Петрович, слава твоя растет?
- В чем дело, товарищ командир? - не понимал техник.
- Газеты пишут, что в эскадрилье "Прославленной" есть один выдающийся техник. Он пообещал однажды починить самолет за ночь, а провозился двое суток.
- Так, товарищ командир, разве я знал, что его пропорют всего? Вы поглядите - одни лохмотья.
Павел Васильевич идет дальше. Наш одногодок, он очень талантлив, смел, и не случайно его назначили командиром первой советской эскадрильи в Испании. Командир достался нам строгий и веселый.
- Чего, Кондрат, приуныл? - он нарочно делает ударение на последнем слоге, превращая мою фамилию в имя. - Как ты вчера уцелел - ума не приложу. Это же надо - так выскочить на пулеметы "хейнкеля".
И, подмигнув, шагает дальше. Я с удивлением думаю: как он успел в той неразберихе заметить мою оплошность?
Ну что ж, коль есть разрешение, то не будем тратить время зря! Мы быстро собрались для пешеходной экскурсии по городу, неподалеку от которого был наш прифронтовой аэродром. У города длинное загадочное название: Алкала де Энарес.
Гидом, конечно же, был Саша. Кому же еще? Водил нас по улицам, расспрашивая испанцев, рассказывал потом и нам всякие любопытные подробности и истории. И вдруг сообщил такое, что ушам не поверишь:
- В этом доме, товарищи, родился Сервантес. Дом как дом. А все же вызывает почтительность.
- Здесь крестили великого писателя.
Молчаливо постояли в церкви возле тумбы, на которой держалась массивная чаша. Купель, объяснил Саша, в которую окунали автора "Дон-Кихота Ламанчского".
Мелкий, сеющий дождичек не прекращался и на другой день.
- Между прочим, нас приглашали в гости, - значительно, но вроде ни к кому особо не обращаясь, сказал Матюнин за завтраком.
- Кто? - поднял на него глаза Рычагов. - Мадрид. Отель "Флорида". Михаил Кольцов, - Матюнин словно прочитал визитную карточку, Какое-то мгновение Рычагов колеблется,
- Спрошу у начальства...
Через полчаса он напутствовал нас:
- Только сеньорит берегитесь, повлюбляетесь - что потом с вами делать?
Отпустили пятерых. Жаль, без Антона Ковалевского. С удовольствием прихватили бы его, он уже бывал в Мадриде, но теперь ему прописан постельный режим.
Несколько дней назад Георгий Захаров, парторг, сразу после боя провел короткое собрание.
- На повестке, - сказал, - вопрос о поведении коммуниста в бою. У нас нет плохих случаев в этом смысле, повестку подсказывает как раз пример положительный. Только что наш боевой товарищ Антон Ковалевский приземлился на совершенно раздетом самолете.
- Как это - раздетом?
- Он так яростно гнался за фашистом, что на пикировании не выдержала обшивка, сорвало перкаль.
- А где же Ковалевский? - опять раздается чей-то вопрос.
- От перегрузок у него пошла кровь из носа и ушей. Теперь на обследовании.
- Напрасно тут секретарь сказал, что случаев у нас нет...
- Какие же?
- Вот ты, Рыскаев, не очень энергичен, мало инициативы в бою проявляешь.
Пунцовый Рыскаев полувнятно пробормотал:
- Тебе что - видно?
- Видно. Как группа в пекло - тебя куда-то на окраину боя относит!
На лице Рыскаева стыд и смущение.
... Не все, конечно, на собрании было, как говорится, по форме, но для пользы дела высказали все, что было на душе у каждого,
- Какую резолюцию примем? - неуверенно спросил Захаров.
- Резолюция ясная, - встал Артемьев. - Бить врага со всей ненавистью!
Короче, едем без Ковалевского.
Тридцать километров по Французскому шоссе, и вот он открылся нашим взорам - знаменитый город Мадрид. Красивый, усталый, тревожный. Оживший сейчас, по замечанию Саши-переводчика, потому что вот уже несколько дней из-за погоды люди не опасаются бомбардировок. Мы все же не можем защитить город полностью. Во-первых, нас еще немного. Во-вторых, нам сообщают о налете, когда бомбардировщики уже подходят к городу. Пока мы поднимемся, пока домчимся, первые бомбы успевают устремиться к земле, на жилые дома, госпитали, парки - куда попадут, и сообщения о жертвах терзают души не только родственников - наши тоже.
Генерал Дуглас вынашивает идею: устраивать небольшие аэродромы засад, или иначе - аэродромы подскока. Группа расположится где-нибудь в рощица близ поля, чтобы быть поближе к врагу, его воздушным маршрутам. Сокращается время сближения с противником. Да и фактор неожиданности - тоже немаловажный фактор.
Наш автобус останавливается, мы выходим, договариваемся вернуться сюда вечером.
Всматриваемся. На улице преобладают рабочие блузы, комбинезоны народной милиции, пилотки с кисточками, которые у нас в стране уже известны под названием "испанки". Многие с оружием. Сеньориты строги и нередко тоже вооружены. На нашу аккуратную выходную одежду поглядывают с любопытством.
Надпись на куске жести, прибитом к дереву: "Без оружия дальше не ходить!".
Большие портреты Ленина и Сталина на стене красивого здания.
Почти целый квартал разрушенных домов.
В небольшом сквере, с краю, что-то вроде митинга, людей немного, а оратор кричит и жестикулирует, как если бы перед ним стояла огромная толпа.
- Что он говорит? - обращаемся к Саше.
- Призывает: "Да здравствует анархический коммунизм!".
Об анархистах мы слышали. Они тоже примкнули к антифранкистскому движению, но неустойчивы, шарахаются в своих крайностях.
Появлялись и у нас на аэродроме такие, с черными лентами на беретах. Разъясняли нам:
- Мы не признаем дисциплину, анархия - это свобода без ограничений.
- А как же тогда выполняете приказы своего командира?
- Мы не выполняем его приказы, нами повелевает наша революционная совесть...
Странно! Трудно их понять. Кажется, они и сами себя не понимают.
Среди них много и честных бойцов, но лидеры своими анархическими доктринами затуманивают им головы, а зачастую ведут и нечестную игру.
Нередко они распространяли и ложную информацию:
- Смотрите, какие орудия поставляет Советский Союз! Старье, которое не стреляет.
Слухи просочились повсюду и взбудоражили людей. После проверки же оказалось, что анархисты приписали Советскому Союзу несколько допотопных пушек, которые неизвестно где и как раздобыли. Для них важно было другое любым способом оболгать первую в мире страну социализма, в которой анархизм иначе и не признается, как политическое шарлатанство.