Только теперь мы вновь остро почувствовали, как хотим есть. Ведь за четверо суток ни крошки не было во рту.
- Только у меня дома ничего нет, - смутился алькальд. - И хозяйка уехала.
Пальцами руки он тер лоб.
- Что же делать? Ведь сегодня - доминго!
О, доминго! Воскресенье. Это значит, что вся жизнь выключается. Даже если бы было землетрясение, доминго есть доминго. Все закрыто. Не случайно старик привел к алькальду прямо на дом.
- Сейчас организуем, - нашелся алькальд. - Есть на берегу одна таверна.
Но сначала я попросил алькальда соединить меня с кем-нибудь из авиационного командования. Через долгих полчаса наконец удалось связаться, доложить о случившемся и дать свои координаты.
Вскоре из корчмы вернулся старик-провожатый, сокрушенно развел руками:
- Доминго!
Алькальд растерянно посмотрел на нас. Но тут же нашел новый выход, обрадовался.
- Сейчас!
Мы уселись на длинные лавки и уронили головы на стол...
Очнулся я от стука по столу. Хозяин принес целую корзину огромных вареных раков.
Корзина опустела в мгновение ока. Тут только, кажется, хозяин понял, как много нам надо. Он прикрикнул на помощниц, скоро появилась вторая корзина, в печи поддали огня.
В дверях теснились. Слышался шепот: "Русо". Женщины кусали кончики черных платков, вытирали слезы...
Утром прилетел Пумпур. Выслушал подробный рассказ, с горечью пошутил:
- Теперь у нас будут запчасти.
От него узнали, что наши техники пробились сквозь вражеский заслон. Приехали на изрешеченных машинах, но жертв, к счастью, не было.
За нами пришел транспортный самолет. В Альбасете, куда мы прибыли и где находился штаб авиации, шумно. Много самолетов. Новенькие, с иголочки, как охарактеризовал Матюнин. Идет сборка, проводятся испытательные облеты. Мы ожили, облегченно вздохнули.
Чувствительный Галеро подолгу тряс наши руки:
- Спасибо, ребята! Спасибо вашей стране!
Красные гвоздики Испании
- А поворотитесь-ка, сынки, экие вы стали!.. Рычагов встречает нас на манер Тараса Бульбы. Но глаза комэска не улыбаются, в них смертельная усталость.
- Та-ак... Малагу вы сдали, а Валенсию покорили. Баланс получается один к одному.
- Малагу сдали анархисты, - горячо и обидчиво вступается Галеро.
- А Валенсию покорить не успели, - пытаюсь поддержать шутливый тон. Два дня в Альбасете - и оба целиком проспали...
- Жаль, - притворно вздыхает Рычагов, - вам надо побывать и в Валенсии.
В этот город на восточном побережье, куда выехало правительство и много всякого люда из прифронтовых районов, мы попали по настоянию Пумпура.
- Без отдыха толку от вас будет мало! - категорично пояснил он свое решение.
Поселили нас за городом, на берегу моря. Как мы поняли, здесь в нескольких коттеджах сделали что-то вроде дома отдыха для летчиков. Беспрерывные бои отчаянно выматывали, люди теряли силы, притуплялась реакция, а с этим шутки плохи - ты перестаешь быть в воздухе бойцом. Поэтому Сиснерос и Дуглас решились на такой хотя бы скоротечный профилакторий. Как оказалось, мы были первыми, кому выпало вкусить благодатного отдыха на взморье.
Еще сутки проспали. Полдня просидели на берегу моря, блаженно слушая его вечный рокот. Вечером решили познакомиться с городом. Наши испанцы ушли разыскивать своих знакомых.
Чопорные особняки в садах постепенно сменяются более плотной застройкой. Улицы красивы той великолепной архитектурой, которая утверждалась веками. Много замысловатой лепки, изящное чугунное литье. На улицах людно. Здесь война едва чувствуется.
- Не то что в Мадриде, - замечает Мирошниченко. - Помните, как косились на наши выходные костюмы?
На этот раз оделись поскромнее, но видим: центральные улицы заполняются довольно принаряженной вечерней публикой.
- Совсем как у нас в Житомире, - говорит Матюнин, - только наши щелкают семечки, а эти - миндальные орешки.
Из-за угла показалась шумная компания. Мужчины темпераментно что-то обсуждали.
- Смотри! - схватил меня за руку Матюнин. Заметили и они нас. Старые знакомые - Гедес, Костането, Дори, другие французские летчики.
- Каким образом очутились в глубоком тылу? - с вызовом спрашивает Анри.
- Погоди, - осадил его Гедес. - Как вы здесь, друзья?
- После Малаги...
- Да, мы слышали. Там была крепкая драка.
- А вы чего в тылу? Гедес вздохнул:
- Уезжаем. Не сложилось у нас тут... Э, ладно! Давайте хоть простимся по-человечески, а? Он напряженно ждал ответа.
- Почему бы и нет?
- Отлично! - обрадовался Гедес. - Значит, через два часа в Лас Аренас. Устраивает?
Они ушли, уже притихшие и чем-то как бы задетые.
- Не прижились все-таки, - первым нарушил молчание Мирошниченко.
- При чем тут "прижились - не прижились"? - возразил Матюнин. - Просто перепутали дверь. Ехали на заработки, а попали в обстановку, где действует бескорыстный интернационализм.
Немало французских добровольцев воевало в Испании. Сражались с пылкой преданностью и отвагой легендарных парижских коммунаров. Но эта группа французских летчиков выглядела на этом фоне заметным исключением. С самого начала принципы комплектования группы были явно не наилучшие.
Впоследствии Сиснерос писал, что знакомство с французскими летчиками вызвало у него глубокое разочарование. Они, как отмечал Сиснерос, не были теми романтическими героями и приверженцами свободы, которых хотели видеть в них рабочие Франции. Исключение составляли трое или четверо, остальные были авантюристами, заурядными наемниками, рассчитывающими лишь на заработки.
Несколько раз Сиснерос пытался отправить их, но правительство не соглашалось, боясь того плохого впечатления, которое могло все это произвести во Франции.
- Тоже мне благородный порыв, - возмущается Матюнин. - Пятьдесят тысяч франков в месяц плюс через каждые три месяца отпуск с поездкой на лучшие курорты Европы. Иные на войну приехали с женами...
Несколько французских летчиков вначале было включено в нашу эскадрилью. Я вспомнил их первые вылеты.
- С какой настойчивостью требовали летать самостоятельной группой!
- Еще бы, - сразу откликнулся Мирошниченко, - покружат над республиканской пехотой, та им помашет беретами - и назад, домой. Полет выполнен, деньги заработаны. С нами полетят - чуть драка, они в сторону...
- А поломки потом пошли, - продолжаю. - Нарочно сажает с недолетом, чтобы подломить шасси. Неделю чинится.
- Помните, как Роберт удивлялся? Интересные, говорит, эти русские. Не спорят, кто сбил самолет. Я спрашиваю: "Чего спорить?" Отвечает: "Ну как же! Надо точно знать, кто сбил, кому деньги полагаются". Им за сбитые тоже платят.
Так с французов перешли на американцев. Те пилотировали отлично и сражались отважно. Но непонятна и неприятна была их неприкрытая расчетливость. Ехало их из США около сорока человек. Кажется, в Париже к ним в гостиницу явился франкистский вербовщик. В результате группа раскололась. Половина уехала к Франко, половина - в республиканскую Испанию. Франко платит больше, но нерегулярно, республиканцы - меньше, но в четко установленные сроки.
- Сейчас свой в своего стреляет, - сокрушенно качает головой Мирошниченко.
- Видите, - пытаюсь нащупать объяснение, - летчики там не из рабочих и крестьян. Это и сказывается на сознании...
- Гедес?
- Гедес исключение. Как и Сиснерос, как и многие другие. Но я говорю в общем. Мир все больше раскалывается на "нас" и "их", и тут не так просто сортируется,
- Конечно, - соглашается, подумав, Мирошниченко. - Мы себе поначалу тоже наивно представляли, как и те крестьяне под Малагой: маркизы против крестьян. На деле же порой рабочий целится в рабочего, крестьянин - в крестьянина. Здесь важно другое: кто по какую сторону баррикад. Маркизов не хватило бы, чтоб капитализму держаться...